За три моря

Грязный земляной пол не был застлан ни коврами, ни войлоком. Посреди мазанки на полу в небольшом углублении горели прутья, и едкий дым заполнял всё помещение.

Персидские крестьяне питались лепёшками, похлёбкой из бобов, чеснока и кусочка бараньего сала. Это были жалкие, забитые люди. Они ходили оборванные и грязные, в рваных, засаленных халатах.

Шестьдесят лет по Персии катились одна за другой волны завоевателей. Персидский шах, вместо того чтобы защищать крестьян, старался завладеть теми жалкими остатками их добра, которые пощадили чужеземцы.

В разорённых деревнях трудно было достать еду. Иногда после дневного перехода путники вынуждены были вместо ужина довольствоваться глотком холодной воды да лепёшкой, запасённой предусмотрительным Хаджи-Якубом.

Однажды караван шёл по пустынным, заброшенным местам. То и дело попадались разрушенные караван-сараи, мечети, остатки стен и башен. Даже орошение пришло здесь в упадок —вода в полузасыпанных арыках и прудах покрылась зеленью, поросла камышом.

— Отец, почему ушли люди из этого края? — спросил Никитин проводника.

— Некогда стоял здесь царственный город Рей, — рассказал Хаджи-Якуб, — но прогневали жители Рея аллаха, совершили чёрное дело — убили внучат пророка Мухаммеда. И проклял их аллах и наслал на город этот и всю округу страшную кару. Затряслась земля, и развалился город Рей и ещё семьдесят городов…

Юша жадно слушал слова старого Хаджи-Якуба.

Он ехал всегда рядом с проводником. Как только караван пускался в путь, начинались рассказы. Хаджи-Якуб знал множество сказок — о глупом шахе и умном визире, о кознях коварного волшебника — омывателя трупов, о великих уроженцах Шираза — Хафесе и Саади и их дивных песнях. Старик помнил разные приметы и заклинания, умел врачевать и знал толк в травах.

— Вон посмотри, — говорил он, показывая Юше низенькую сизо-зелёную травку, — её верблюды любят, а змеи не терпят. Если есть такая трава, смело располагайся на днёвку или на ночлег: змея тебя не тронет, а верблюд сыт будет. Но если гонишь ты быков или овец, не пускай их пастись на эту траву — от неё мясо у них станет горьким.

Иногда старик вдруг слезал с коня, осторожно выдёргивал какую-то былинку с корнем и бережно прятал её в свой вылинявший и починенный хурджум.

— У нас в Ширазе нет такой, а она особый вкус плову даёт, — бормотал он.

Чем дальше на юг спускался караван, тем жарче становилось.

Хаджи-Якуб предложил ехать по ночам, а днём отдыхать где-нибудь в деревнях. В начале лета ночи были ещё прохладные. Кони бежали по холодку легко, и караван шёл быстрее.

Вскоре начался мусульманский пост рамазан.

Днём персиане ничего не ели, а когда спускалась ночь, такая тёмная, что уже нельзя было отличить чёрную нить от белой, начинался пир. Персиане вознаграждали себя за дневное воздержание: всюду зажигали огни, ели, пили, плясали, слушали певцов и зурначей.

Весь месяц рамазан продвигались путники на юг. Часто караван вспугивал стада джейранов. По ночам надрывно выли и плакали шакалы.

Иногда попадался встречный караван. Впереди на ослике ехал караван-баши, за ним важно шествовал, позвякивая множеством бубенчиков, вожак — лучший мул каравана, в богато отделанной сбруе. На нём обычно везли самый дорогой груз. Далее следовали мулы и верблюды, гружённые тюками керманских ковров, ослики, еле видные под мешками с зерном.

Раз повстречался им караван с семьёй какого-то хана. Проскакали телохранители, потянулись вьючные верблюды, а за ними, подвешенная к сёдлам двух белых мулов, качалась плетёная кибитка, — тахт-и-реван. За ней гарцовал на белом коне богато одетый мальчик, ровесник Юши. Его холёное красивое лицо чуть-чуть покривилось в презрительной гримасе, когда он увидел запылённые, тёмные одежды встречных. Юша проводил его долгим завистливым взглядом.

Пустыннее становились окрестности, унылыми и бесплодными — холмы и увалы, бесконечной чередой тянувшиеся по сторонам дороги.

Кони и люди уставали сильнее. Пришлось сократить переходы.

Караван зашёл в соляную пустыню — пустыню Кевир. Сизые солончаки, поросшие темнозёленой и бурой травой, перемежались с полосами барханов и каменистых лощин.

В иных местах и травы не было; земля пустыни словно вспухла буграми и обросла пушистой щёткой из кусочков и ниточек соли. Соляная корка часто проваливалась и ранила ноги лошадей, а затем разъедала раны, причиняя животным невыносимые мучения.

Зато хорошо было ехать по такырам — плоским, как скатерть, площадкам из глины, в сухое время твёрдой, как камень, и покрытой причудливой сеткой бесчисленных трещин. Хаджи-Якуб уверял, что в этом месте раньше находилось прекрасное озеро, но оно высохло от горя в день смерти пророка. Теперь по равнине протекала река Руди-Шур, воды которой были до того солоны, что не только не оживляли берега, но, наоборот, убивали на них последние следы жизни.

— Место это зовут Долиной ангела смерти, — сказал проводник, — потому что сюда он часто прилетает за душами путников.