За тридевять планет

Когда я кончил и открыл глаза, то Фроси возле меня уже не было. Солнце близилось к закату, и кругом стояла тишина. Слышно было, как на озере плещутся утки.

- Фро-о-ося! - крикнул я что было мочи.

Эхо прокатилось по лесу и пропало где-то вдали.

Я постоял, прислушиваясь, и свернул к тому месту, где стоял мой самокат.

Не успел я пройти и десяти шагов, как увидел лося.

Это был тот самый лось, который сегодня уступил мне дорогу. Он обрывал губами еще зеленые и сочные осиновые листья и на меня не обращал никакого внимания.

Я подошел к нему вплотную, нарвал горсть листьев и протянул ему. Лось не стал ломаться. Он подобрал с ладони все дочиста и помотал головой.

- Не везет мне, брат,- сказал я, гладя лося по гладкой, упитанной шее.Втюрился по уши, можно сказать, первый раз втюрился, и - никакой взаимности! Обидно, брат, черт знает как обидно... Впрочем, что я мечу бисер... А может, ты понимаешь? Может, ты наделен способностью понимать? - Лось в ответ замотал головой еще пуще.- Нет, это ты лишь притворяешься, что понимаешь, а на самом деле ничего не понимаешь, ни в зуб ногой, как у нас говорят. Ну, живи.- Я еще раз погладил лося по гладкой шее и двинулся дальше.

И вдруг... Я даже глазам не поверил, настолько это было неожиданно... Вдруг передо мною выросла Даша, секретарша Ивана Павлыча. На ней была блузка без рукавов, короткая юбочка с разрезами с четырех сторон - спереди, сзади и по бокам - и легкие туфли-босоножки. Вдобавок она набросила на плечи, можно сказать, воздушную косынку, которая готова была повиснуть в воздухе облачком от одного вздоха.

- Здравствуй, Эдя! - сказала Даша каким-то сдавленным голосом.

- Здравствуй! - Я сдержанно кивнул в ответ и отступил в сторонку, давая дорогу, хотя, как читатель понимает, никакой дороги в этом месте не было.Гуляешь? Так сказать, цветочки-ягодки? Ромашки-лютики?

Даша не приняла шутки.

- Я долго думала, Эдя... В прошлую ночь и глаз почти не смыкала...

- Ну, это ты зря! Сон - святое дело, учти это. У нас на Земле без сна обходятся лишь сумасшедшие да влюбленные. Да и то, слыхать, выкраивают часок-другой, чтобы прижаться щекой к пуховой подушке.

- Тебе смешно,- Даша чуть не плакала.- А я... Я люблю тебя, Эдя... Люблю, люблю, люблю...- Она смотрела на меня глазами, полными слез. Ее пушистые ресницы дрожали, и слезы текли, оставляя следы.

- Даша, опомнись! - Я взял ее за руку.

- Люблю, люблю, люблю!..- продолжала она твердить, как одержимая.- Я тебя сразу полюбила, с первого взгляда, когда ты пришел на праздник дождя, помнишь?

Праздник дождя я помню, разумеется. Но Дашу...

Нет, Дашу я не заметил, а значит, и запомнить не мог.

Наверно, будучи при исполнении служебных обязанностей, она держалась ближе к конторе, в то время как я - ближе к столовой. Здесь мы, правда, столкнулись, но это было уже после того, как дождь перестал.

- Да, конечно,- сказал я, потому что правда и ложь в данном случае имели примерно одинаковый вес.

- Я сразу поняла, что ты не наш Эдька Свистун. Но имей в виду, я никому об этом не сказала, никому-никому... Да мне и говорить некому, настолько я одинока. После, когда ты признался, таить уже не было смысла. А до того я и рта не раскрывала. Я умею хранить тайны! - Последние слова Даша произнесла с подчеркнутой твердостью "А она ничего",- подумалось мне.

Где-то я слыхал (или читал), будто министерство сельского хозяйства Соединенных Штатов Америки долгое время занималось важными исследованиями сравнивало современных двадцатилетних женщин с их ровесницами периода 1939 года [ О каких Соединенных Штатах идет речь - здешних или тамошних,установить не удалось. ]. Зачем это понадобилось именно министерству сельского хозяйства, трудно сказать, но вот результат: у современных женщин рост выше на целый дюйм, талия тоньше, обхват бедер уже.

Глядя на Дашу, я подумал, что она как нельзя лучше соответствует типу современной женщины, какой она представляется агрономам, ветеринарам и зоотехникам. Роста Даша была высокого, талия нельзя сказать, чтоб очень тонкая, но еще и не заплыла... не успела заплыть жиром. Обхват бедер... Но о бедрах, к сожалению, ничего не могу сказать. Не могу сказать по той простой причине, что я их, эти бедра, не обхватывал.

Мне хотелось обхватить, вот так упасть на колени и обхватить, но что-то удерживало меня.

- Да, ты права, я не ваш Эдька Свистун,- подтвердил я, не зная еще и не догадываясь, куда она клонит.

- Ну вот! - обрадовалась Даша.- Я рада...

Я очень рада, что ты не наш... Фрося любит нашего, а я тебя, тебя... Я никого еще не любила так сильно, как тебя. И выбрось из головы Фросю, она тебе не пара.

- При чем здесь Фрося?

- Я видела, как ты стоял перед нею на коленях...В голосе секретарши Ивана Павлыча прозвучала обида.- И это ты... первое человекоподобное существо, прилетевшее к нам из космоса... О, мужчины! Видно, на всех планетах вы одинаковы! Камень принимаете за хлеб насущный и самый натуральный хлеб отвергаете, полагая, что это камень.

Несмотря на то, что говорила Даша очень художественно, я понял, что камень - это Фрося, а хлеб насущный - она сама.