За Тридевять Земель

Семью выстрелами приветствовал испанцев российский фрегат, од-нако положенного ответа не последовало. Мало того, взору моряков предстала странная картина: берег словно готовился к отражению неприятеля. На батареях суетились канониры. От крепости отделилось несколько верховых, порознь галопом поскакавших к укреплениям: то ли с приказами, то ли отстав от основных сил... Как потом выяснилось, весь гарнизон можно было по пальцам пересчитать с мачт пришедшего судна. Он состоял всего-навсего из двух-трех десятков оборванных, давно уже не получавших от правительства никакого содержания солдат. О подобных же «маневрах» испанцев, долженствующих убедить новоприбывших в несокрушимой мощи королевского форта, капитану Лазареву и другим офицерам фрегата было известно от капитана Головкина, посетившего Сан-Франциско на шлюпе «Камчатка» пять лет тому назад.

Смущало другое — над крепостью развевалось неведомое для мореходов зелено-бело-красное полотнище. Посредине его изображен был сидящий на кактусе одноглавый орел, терзающий змею. Россияне впервые видели флаг Мексиканской республики. Однако крепость по-прежнему молчала, и капитан послал на шлюпке мичмана Завалишина узнать, что за причина такого неуважения к российскому флагу. Ответ смущенного коменданта дона Аргуэльо был донельзя прост: разумеется, он охотно отсалютует, но при условии... ежели с «Крейсера» ему будет доставлено необходимое число зарядов, ибо у него таковых не имеется вовсе... После недолгих переговоров российским кругосветным мореходам дозволено было наконец высадиться на берег для ремонта корабельных снастей и приборов, приведения в порядок амуниции и заготовки топлива, провианта и прочих необходимых предметов.

По объявлении Мексикою независимости Калифорния сделалась не подчиненной Испании, однако администрация осталась прежней: вся перемена свелась к тому, что бывший губернатор дон Аргуэльо был переименован в президенты провинции. По-настоящему же происшедшие изменения коснулись разве что монахов. Для них перемены были действительно чувствительны, ибо с прекращением зависимости от Испании прекратилось и пособие оттуда. На свой же кошт приходилось теперь содержать и охранявших миссии солдат, также переставших получать жалованье из Испании. Характеризуя тогдашнее положение благородных идальго, Дмитрий Завалишин писал: «Это было не войско, в благородном смысле этого слова... Глядя на их рыцарские доспехи из толстой кожи, украшенные гербом Испании (и это уже после отпадения от нее!), их можно было скорее принять за Дон-Кихотов, людей не на своем месте и не своего времени, продолжавших жить в воображаемой сфере...» Все это понудило монахов более основательно заняться земледелием как главным источником дохода. Религиозные упражнения индейцев были потому несколько ослаблены.

До отторжения Калифорнии от Испании жалованье, обмундирование, вооружение и прочее снаряжение местных гарнизонов обходилось короне ежегодно в десятки, а то и сотни тысяч пиастров. Что касается доходов метрополии от сих земель, то они, по образному замечанию того же Завалишина, «кажется, только и состояли в одних мольбах, кои миссионеры и окрещенные индейцы по три раза на день воссылают к Богу о здравии и благоденствии Его Католического Величества, за что, однако ж, он должен платить пиастрами». Политические перевороты, а затем — установление республиканского правления, принятие конституции, «предусматривавшей ликвидацию некоторых средневековых институтов», фактически лишили миссионеров не только финансовой поддержки метрополии, но напрочь исключили какое бы то ни было влияние их на ход управления провинцией. Миссии, то и дело подвергавшиеся расхищениям и разграблениям, быстро приходили в упадок. Наконец, мексиканское правительство и вовсе изгнало монахов, секуляризовав в Калифорнии двадцать одну миссию.