За Тридевять Земель

Каждая миссия управлялась обычно двумя монахами: старший из них являлся настоятелем и осуществлял, если можно так выразиться, общее руководство; в обязанности же его викарного помощника вменялось практическое заведование хозяйством. Как католические священники, все здешние миссионеры состояли в подчинении апостолического префекта или епископа Соноры, однако, как монахи-францисканцы, они были непосредственно подвластны лишь президенту своего ордена в Испанской Калифорнии. Для поддержания порядка и охраны от «диких» при каждой миссии состояло непременное воинство в образе одного унтер-офицера и четырех рядовых. Помимо этого, существовали еще и небольшие отряды так называемых вакеров. Название сие происходит от испанского слова «вака», то есть корова. Дело в том, что поначалу за вакерами закреплена была охрана пасущихся стад. Однако со временем из их среды выделились особо доверенные испанцам лица. Таковыми становились преимущественно те, кто был рожден в неволе и хорошо знал язык своих хозяев. Они занимались уже не столько пастушеством, сколько исполняли роль надсмотрщиков и соглядатаев, превратившись, собственно говоря, в полицию миссий и пресидий. Вакеры же являлись и исполнителями приговоров властей, за что были отчаянно ненавидимы своими соплеменниками. Впрочем, преданность их испанцам заключала в себе подчас лишь искусный расчет. Так, при восстании в миссии Санта-Крус миссионеры были выданы вакерами и преданы мучительной смерти.

Следует отметить, что подобная измена вряд ли заслуживает удивления, ибо суровый произвол монахов подавал, прямо скажем, немало поводов к восстанию. Практически все калифорнийские племена, известные европейцам со времени конкисты, отличались миролюбивым и кротким характером. Они были мало похожи на тех охотников за скальпами, описанием которых пестрят знаменитые романы Джемса Фенимора Купера и Томаса Майн Рида. Однако же и их удалось миссионерам озлобить, доведя до ожесточения зверским своим обращением. Следом за Санта-Крус священный огонь уничтожил миссию Сан-Рафаэль, дважды горела пресидия Сан-Франциско...

Непритязательно убранный костел до половины был заполнен сидевшими на длинных строганых скамьях краснокожими обитателями миссии Сан-Игнасио. Звучание старых, дребезжащих клавикордов, подаренных монахам-францисканцам еще камергером Резановым, неприятно резало слух. На приделе – невысокой продолговатой надставке алтарного престола – обращали на себя внимание золотые священные предметы римско-католического культа. Еще большее их количество было сокрыто от глаза стороннего наблюдателя в ризни-це-закристии. Такому обилию драгоценных сакральных сосудов, дароносиц, ковчежцев, крестов и прочей церковной утвари, сотворенной из благородного металла, позавидовал бы, пожалуй, не один фарный костел Старого Света. Что там ни говори, а слухи об иезуитских золотых копях принимали здесь довольно осязаемые очертания. И в самом деле, не вывозили же святые отцы золото обратно из старой, надежной Европы в сомнительную, неспокойную Америку!

Стоявший в глубине костела Римма, прислонясь к деревянной колонне, слушал нестройное пение смешанного хора. Грузный, одутловатый монах читал макаризмы, подпеваемые коленопреклоненными молящимися. Падре Мариано де Эррера опустился перед престолом на одно колено, затем легко поднялся и прошел дальше, продолжая священнодействие. Совершив по ходу службы подобную операцию несколько раз, он взял украшенную драгоценными каменьями книгу святого Евангелия и, поцеловав ее, произнес: «Евангельскими изречениями да изгладятся наши согрешения...» Пропев Символ Веры и сняв покров с чаши, патер вознес хлеб на дискосе, молвя: «Прими, Святый Отче, Всемогущий Вечный Боже, сию непорочную жертву, которую я, недостойный раб Твой, при-ношу Тебе... за бесчисленные грехи, оскорбления и нерадения мои, и за всех здесь присутствующих...» Не дожидаясь завершающего службу «Итэ, мисса эст...» («Идите, месса окончена...» – слова, которыми обычно заканчивается служба в костеле), Римма выскользнул из храма божия.