И ведь каждому — рассказать, объяснить, уговорить, пригрозить, пообещать… Стараясь закончить с этими уговорами побыстрее, Гришу она загоняла до полусмерти и он, придя домой, рушился в койку и отрубался, а Ликси даже не пыталась высовываться — боялась, что и её к каким-нибудь работам пристроят.
На третий день Василиса предложила разделиться и вылавливать кандидатов на эвакуацию по-отдельности, чтобы поскорее разделаться с неизбежными скандалами и истериками, и наконец-то заняться собственными делами. Гриша заявил, что никуда её не отпустит, ни одну, ни даже с Ликси. Вредная кошка, опасаясь, что хозяйка Григория уговорит, решительно отказалась куда-то ещё путешествовать, мол, хватит, навоевались.
Вместо этого она потребовала, чтобы дуб был снова водружён на подоконник, полит и обласкан, а она будет за ним ухаживать, чтобы избавить от пережитого стресса — столько дней бедняжку таскали туда-сюда, и ни разу даже на солнце не выставили!
Григорий ожидаемо возмутился:
— Прекрасно без тебя дуб твой проживёт. Совсем хозяйку забросила, только спишь, да ешь. А я еду тебе таскаю.
Василиса за любимицу вступилась:
— Да ладно, пусть отдохнёт, у неё тоже переживаний было… И сколько она там ест — так, как птичка.
Ликси благодарно мяукнула, а Гриша саркастически засмеялся:
— Это точно, типичная птичка: за день половину собственного веса уминает. И питается исключительно солнечным светом, ветчиной и взбитыми сливками.
Обиженно дёрнув шкурой, Ликси уменьшилась, забралась за дуб и там затихла. Василиса расстроилась, ушла на кухню и загремела пустыми кастрюлями. Гриша уныло побродил от дуба к плите, грустно повздыхал, попытался подлизаться к обеим, а когда это не удалось, развернулся и выскочил из квартиры, хлопнув дверью.
Не успела Василиса обидеться окончательно, как Гриша вернулся, свалил на кухонный стол две гигантские, распространяющие умопомрачительный аромат, пиццы, бутылку вина, упаковку баллончиков со взбитыми сливками, сложил перед собой ладони, изобразил на лице глубочайшее раскаяние, и забубнил:
— Был не прав, исправлюсь, во искупление дары принёс и готов денно и нощно трудиться, чтобы…
Василиса прервала покаяние поцелуем и тут же цапнула кусок гавайской. Ликси возникла как из ниоткуда и пристроилась к карбонаре. Стремительно слизав начинку с пары кусков, она снисходительно обронила:
— Ветчину можешь больше не приносить, — и отправилась за дуб, досыпать.
Едва лишь Василиса с Гришей расположились нормально за столом и пригубили по первому бокалу, как в дверь требовательно позвонили. Гриша насторожился и неожиданно плавной кошачьей походкой переместился в коридор, а моментально проснувшаяся Ликси распушилась на пороге. Тревога оказалась напрасной — через мгновение Гриша, улыбаясь, вернулся на кухню со смутно знакомым мужиком, крупным, обманчиво полным, но явно накачанным, с элегантной шкиперской бородкой и в костюме, похоже, аж от Бриони.
Василиса повнимательнее вгляделась, и ахнула — да это же Деян Силыч! Ключник решительно подошёл к столу, сложил два куска пиццы бутербродом, и заглотил в мгновение ока. Плотно усевшись на стул, он покаялся:
— Всего две недели на этой клятой диете, а уже озверел, разве что на людей не кидаюсь. Смотрю на девку пригожую, ножки из под юбки короткой так и сверкают, а у меня перед глазами — окорок крутится. Тфу!
Василиса тут же поставила перед гостем тарелку, налила вина и преданно уставилась на него в ожидании новостей, которые не заставили себя ждать:
— Я тут переговоры со всякими разными веду, чтобы от дел отошли и переездам не мешали. Недалеко, вот и решил заглянуть. Видите, вырядиться пришлись, — и он с отвращением подёргал себя за полу пиджака, — бороду обкорнать. Хотя ничего так получилось. Брадобрей — из наших, второе поколение здесь, вот, уговорил вернуться, цирюльню открыть. А что, согласился. Правда, условие поставил, что называться она будет «Барбершоп».
Гриша засмеялся и переложил Деян Силычу на тарелку ещё пару кусков пиццы. Василиса осуждающе поджала губы, но не возражала — новости важнее. Уже степенне поглотив очередную порцию, гость с одобрением посмаковал вино, и продолжил:
— Премудрая в Тридесятом царстве споры улаживает, мы со Внучкой — здесь, с этими, как их, инвесторами. Почти от всех откупились — от кого золотом с изумрудами, кому ещё пару пудов осетровой икры подбросить пришлось, а баба одна молодильные яблочки затребовала. Ну, тётушка твоя поорала, но три штуки прям от сердца оторвала. Беда вот только, ещё с одними никак столковаться не можем, от любых переговоров отказываются.
Василиса поколебалась, но подложила рассказчику ещё один кусочек, за что и была вознаграждена:
— А у нас днями тут переполох большой случился: темницу дворцовую взорвали. Теперь ещё разбираться — кто из татей сбежал, а кто под завалами остался. Ну, ничего, здесь закончим, и переловим. Всех, кого сюда высылают сюда, уже собрали в подвале уцелевшей части, в последний час и отправим, чтобы чего не намутили. Так что вы тут держитесь, немного осталось.