За туманом

Вертолёт замахал лопастями, бросил в нас снежный заряд и взлетел. Серый испуганно дёрнулся, но, покосившись на возчика, замер.

Тем временем немолодой уже мужчина, одетый в промасленный ватник и зимнюю, с чёрным кожаным верхом шапку, погрузил мои пожитки в сани.

— Толик, — назвал себя он, обнажив прокуренные щербатые зубы.

— Охоту любите? — кивнул на ружьё.

Я пожал плечами.

— Вы, значит, заместо Воробьёва теперь будете?

— Воробьёв до вас был механиком рыбобазы, — пояснила Полина Ивановна.

— Дядя Гриша, ты подвези, пожалуйста, вещи Михаила Андреевича, — обратилась она к деду.

Глаза старого возчика слезились. От него на свежем воздухе явственно попахивало перегаром.

— Ивановна, всё будет сделано…

Дед завалился боком на передок саней.

— Но, курва! — скомандовал он.

Серый, мотнув головой, потянул.

Следом за санями по расчищенной бульдозером дороге мы вошли в поселок.

Единственная здесь улица тянулась вдоль распадка, зажатого невысокими, поросшими ельником сопками. По обеим сторонам стояли похожие друг на друга, как близнецы-братья, рубленные из круглого леса одноэтажные дома. Кое-где над трубами поднимался дымок. Яркое солнце, отражаясь от свежевыпавшего снега, слепило глаза. Посёлок казался небольшим: домов тридцать-тридцать пять.

Директриса, кивнув мне, свернула к конторе, а мы с Толиком, следуя за санями, вскоре подошли к неотличимому от остальных домику. Такой же засыпанный снегом палисадник, те же три окна по фасаду, такое же, как и у соседних домов, крашеное коричневой краской крылечко. Открыв навесной замок, Толик занёс чемодан в сени. Я вошёл в дом за ним следом.

По горнице разливалось приятное тепло. Открыв дверку большой белёной печки, Толик довольно пробурчал:

— Ну вот, прогорело, — и задвинул вьюшку.

— Я сегодня дежурю. Протопил тут у вас, — засмущался дизелист. — Вода — в сенях. Ну, я пошёл, отдыхайте, — он протянул жёсткую ладонь.

На пороге замялся:

— Спросить хотел, вы стихи любите?..

— Люблю, пожал я плечами.

— Ну, я пошёл, отдыхайте, — повторил, терзая шапку, дизелист. — Если что, я — в дежурке.

Свет гасим ровно в двенадцать, в полночь, а запускаем дизель утром, в шесть.

Хлопнула входная дверь, и я остался впервые за долгую дорогу один.

В небольшой горенке не было ничего лишнего. Полуторная кровать с никелированными шышечками заправлена казённым бельём и аккуратно накрыта серым байковым одеялом.

На подоконнике — два цветка в горшочках. Занавески на окнах, два стула, допотопный шифоньер в углу. У порога — рукомойник с эмалированным тазом на табурете и завешанная ситцем вешалка. На столе — записка:

«Милый мальчик, чего это тебя сюда занесло?! Не сиделось тебе дома… Ну, ничего, зато ты теперь живёшь у самого восхода! Таня и Аля».

— Ничего, ничего, ничего! — уже не так уверенно пробормотал я.

Прошёлся по горнице. Повернул рукоятку радиоприемника, и из динамика полилось:

«… А почта с пересадками летит с материка
Над самой дальней гаванью Союза,
Где я бросаю камушки с крутого бережка
Далёкого пролива Лаперуза…»

* * *

Новая жизнь захлестнула меня с головой. До начала путины оставалось чуть больше полугода. И за эти шесть месяцев надо было успеть отремонтировать оборудование рыбоцеха и холодильника, построить причал, разбитый штормовой волной по осени, наморозить сотни кубометров льда и надёжно укрыть его от солнца — законсервировать.

Работавший здесь до меня механик, отдав Сахалину предусмотренные договором три года жизни, вернулся с семьёй домой, на «большую землю». Вновь назначенный директором Виноградов Анатолий Гаврилович пока ещё не приступил к своим обязанностям, задерживался в пути. Его жена, Полина (поговаривали, что в семье Виноградовых не всё ладно), оформленная как старший мастер рыбообработки, трудилась за двоих: и за себя, и за супруга. В конторе сидели Главный бухгалтер с женой-счетоводом, секретарша и завхоз — все из местных.

В шесть утра я просыпался с гимном.

«Союз нерушимый республик свободных…» — неслось из радиоточки, включённой с вечера на полную громкость. Сразу же под потолком, пару раз моргнув, вспыхивала свисающая на витом проводе лампочка. Свет с вечера я не выключал, таким нехитрым способом контролируя приход на работу дежурного дизелиста.

Нетопленая с вечера квартира за ночь вымерзала. Оставленные девчонками цветы давно замёрзли, а их мумифицированные останки служили мне молчаливым укором. Я всё никак не мог собраться выбросить.

По утрам, проваливаясь по колено в снегу, я добирался до электростанции. Здесь было тепло. Тихонько постукивал шатунами мощный корабельный двигатель. Дремал проснувшийся ни свет ни заря дежурный дизелист. По соседству с электростанцией располагалась ремонтная мастерская. К восьми часам подходили рабочие. После особо сильного бурана люди собирались часикам к десяти. Не сразу откопаешься.

Вскоре после моего приезда произошло несчастье. За сутки до наступления нового 1971 года.

Среди ночи меня разбудил телефонный звонок.