За убегающим горизонтом

— Я размышляю сейчас о Таити, острове, который посетила экспедиция Бугенвиля. Только что я разговаривал с человеком, который участвовал в этом плавании. Вряд ли островитяне могли почерпнуть для себя что-либо полезное от общения с подобными людьми. Думаю, что единственное их призвание и цель — приобщать язычников к католицизму. Это так же противно природе, как и красный двуглавый петух на гербе Версаля!

Гримм улыбнулся и взял Дидро под руку:

— Пойдемте ужинать и по пути поговорим об этом. Мне кажется, вы уже довольно подробно высказали свое отношение к кругосветному путешествию капитана Бугенвиля, опубликовав в моих «Корреспонденциях» рецензию на его труд.

Но Гримм хорошо знал, что Дидро не раз может возвращаться к интересующей его проблеме. И сейчас, видимо, мысли, намеченные в рецензии, требовали глубокой разработки.

Когда его собеседник снова заговорил, Гримм понял, что оказался прав.

— Вы знаете, что Бугенвиль по приказанию короля оставил на Таити доску с надписью, что этот остров принадлежит теперь французской короне? — спросил Дидро. — Что вы скажете об этом? Вообразите, что какой-нибудь таитянин высадился бы на берег Франции и начертал на камне или на коре большого дерева: «Эта страна принадлежит жителям Таити». Вы скажете, что это невозможно. И вы будете правы. Вот вам яркий пример превосходства морального кодекса этих дикарей над нашей цивилизацией.

— Но можно ли все-таки идеализировать этих туземцев? Ведь нельзя же в самом деле согласиться с нашим Жан Жаком Руссо, который склонен считать людей тем более несчастными и дурными, чем они более подвержены влиянию наук и искусства. Что же нам делать? Вернуться назад к природе? Или же подчиниться существующим законам?

— Нужно выступать против нелепых законов до тех пор, пока их не преобразуют, — твердо ответил Дидро.

Собеседники шли по набережной Сены. Пламя факелов, зажженных на многочисленных лодках и баркасах, отражалось в воде. Редкие фонари выхватывали из темноты причудливые фигуры. Дидро снял шляпу и взял Гримма за локоть.

— К этому можно добавить лишь следующее, — продолжал он. — Естественная мораль основывается на природе человека, но извращается религией и слугами церкви, поддерживаемыми правительством. А отсюда и практический вывод: для счастья человека необходимо освободиться от пут религии. Вот почему нельзя выступать против науки и культуры. Я думаю, что мосье Бугенвиль, хоть и несколько приукрасил жизнь таитян, прекрасно понимает это.

— Ах, если бы все люди могли так же улавливать свойства вещей, мосье Дидро, — вздохнул Гримм. — Весьма немногие рассматривают предмет с разных сторон. А ведь только так и можно правильно судить о чем-либо, у вас редкая способность исключительно ясно, четко и точно выражать свои мысли. Я успел заметить, что этим даром обладают немногие люди.

— Думаю, к этим немногим можно отнести Бугенвиля и, несомненно, выдающегося ученого Коммерсона. Я получил от него несколько писем с островов Индийского океана. И, читая их, я невольно вытирал слезы. Разве так должно обращаться с людьми! — Дидро в волнении схватил своего друга за руку. — Вы не можете себе представить, что такое эти королевские интенданты и генералы, которых посылают к беднягам островитянам, что такое колониальный суд, что такое коммерсант! У коммерсанта каменное сердце. Жизнь человеческая для него ничто, он готов уморить тысячи людей, лишь бы вздуть цены на продукты питания. Генералы и королевские интенданты — это шайка разбойников, которые опустошают целые области, а сами набивают себе карманы. И как себя должен чувствовать ученый, на которого смотрят как на чудака, чуть ли не сумасшедшего?

Бедный Коммерсон! Дидро вспомнил, как еще сегодня утром возмущался вопиющей несправедливостью: Дюмесле — новый губернатор Иль-де-Франса — оказался злобным, равнодушным к науке человеком. Он открыл для Коммерсона свой дом, но урезал субсидию ученого более чем вдвое. Разве это не оскорбление? Надо завтра же что-то предпринять, чтобы парализовать действия мерзавца губернатора.

Дидро вытащил из кармана черный камешек и подвел Гримма к фонарю.

— Вот что прислал мне на днях Коммерсон. Он вместе с юным Лисле поднялся на действующий вулкан Питон де ля Фуркэз на острове Бурбон и пробыл там три недели! Это кусочки «черного стекла» — обсидиана, выброшенные во время извержения 1766 года. Такие же примерно кусочки найдены и на других вулканах.

Гримм внимательно осмотрел обсидиан.

— Его следует отдать в Королевский ботанический сад. Но мы у цели. — Он показал на освещенный подъезд, откуда выходила шумная компания франтовато одетых людей. — Глоток хорошего вина не помешает нашей беседе.

Дидро спрятал в карман кусочек обсидиана и улыбнулся: его друг был верен себе.

Глава X Красный цветок капитана

Разум растет у людей в соответствии с мира познаньем.

Эмпедокл

Непременный секретарь Французской академии наук де Фуши постучал молотком по столу и торжественно провозгласил: