За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали

В 1932 году вторая из старших сестер Маши закончила Московский университет, вышла замуж и уехала в Магнитогорск. В следующем году, по личным причинам, Маша последовала за ней. Она поступила на предпоследний курс Магнитогорского педагогического института, выбрав для своей специализации математику и физику. Она жила вместе с сестрой и получила работу в местном Комвузе, где проводила четыре часа в день, причем большую часть этого времени готовилась к занятиям в институте.

Маша была очень счастлива в Магнитогорске. Она чувствовала себя так, будто весь мир у ее ног. Она спала на диване в крошечном гостиничном номере, где жили ее сестра и зять, у нее было два или три платья, две пары туфель и одно пальто. Через два года она закончит педагогический институт. Потом будет преподавать или, возможно, поступит в аспирантуру. А кроме того, она жила в городе, который вырос из ничего — точно так же, как и она сама. Условия жизни улучшались по мере того, как росло производство чугуна. Она чувствовала себя частью растущего предприятия. Отсюда и ее искренняя жалость ко мне, который вначале казался ей изгоем обанкротившегося и вырождающегося общества.

Глава IV

Маша меня закружила. Я выхлопотал маленькую комнату в жилом доме Соцгорода. Затем в один прекрасный день предложил Маше стать моей женой. Она согласилась, и на следующий вечер после работы муж ее сестры Макс проводил нас до Соцгорода, неся от самой гостиницы маленький чемодан Маши, в котором уместились все ее пожитки.

Мы с Машей договорились встретиться у загса (Бюро гражданских актов) на следующий день, где находилась контора, в которой заключались гражданские браки. Я с некоторым трудом отпросился с работы и, тяжело дыша, прибежал к маленькому деревянному бараку, где женились и разводились, и тут оказалось, что Маша забыла свой паспорт. Мы вынуждены были перенести церемонию на завтра.

Когда мы пришли туда на следующий день, то обнаружили довольно длинную очередь, и нам пришлось прождать около получаса. Всем, собиравшимся в тот день вступить в брак, было немногим более двадцати лет, и большинство из них были бывшие крестьяне, а ныне рабочие, с голубыми глазами и огрубевшими руками. Когда подошла наша очередь, мы расписались в книге регистрации браков, я заплатил три рубля, и мы получили кусок грубой оберточной бумаги, на которой мимеографическим способом был оттиснут бланк свидетельства о браке, согласно записи в котором мы объявлялись отныне мужем и женой до тех пор, пока один из нас не пойдет в какой-нибудь загс, находящийся в любом месте Советского Союза, и не заплатит три рубля за развод.

Мы начали нашу совместную жизнь почти буднично. Для нас обоих на первом месте, несомненно, стояла работа и учеба.

Глава V

В конце лета мы оба взяли отпуск и поехали в деревню навестить семью Маши. Машины родители были более чем радушны, хотя я уверен, что они были несколько разочарованы, увидев меня. Старый Иван Калинович, ее отец, был добродушным бородатым крестьянином с низким голосом и мозолистыми руками. Он был членом сельсовета местного колхоза и от своей души поддерживал коллективизацию. Неторопливо, просто и понятно он рассказал мне о том, что сделал колхоз в его деревне. У всех был хлеб. Урожаи льна стали больше, чем раньше, и увеличилось количество скота. Несомненно, существовало и некоторое сопротивление. Кое-кто из старых крестьян все еще предпочитал вести индивидуальное хозяйство, но, как считал отец, и они со временем все поймут.

Деревня и поля выглядели бедно. Техники не было вообще никакой. Трактора и комбайны отправляли в области, производящие зерно, на Украину и в Сибирь, где более плодородные почвы и крупные сельские хозяйства давали возможность использовать машины более эффективно.

Самым замечательным членом семьи была мать Маши. Она родила девятерых детей, и ей ни разу не потребовалась помощь ни доктора, ни акушерки. Все дети родились ночью, как рассказывала мне Маша, и мать ни разу никого не будила. На следующее утро она вставала затемно, как обычно, и разводила огонь: потом она шла на работу в поле так, как будто не произошло ничего особенного. Ей было лет шестьдесят, она никогда не обращалась к стоматологу, однако смогла сохранить все зубы. В спорах она была остра на язык, но заливалась слезами всякий раз, когда кто-нибудь из ее детей приезжал или, наоборот, уезжал из дома. Ее домик был безупречно чист, и она все еще продолжала работать в поле и ухаживать за стадом колхозных овец.