За урожай

К у з ь м и н. То засуха не дает ходу хлебам во время кущения, то осенние заморозки убьют зерно в молочной спелости. А ты молчишь!

А в д о т ь я. Ваша правда, Сергей Петрович, молчит... Он и сейчас не все сказал...

П е р е в е р з е в (испуганно). Дуня!

А в д о т ь я. А что — Дуня? О своем первом опыте не говоришь ведь. Ты покажи — Сергей Петрович посоветует. (Кузьмину.) Сладу с ним нет... Есть перестал: поставишь на стол обед, хлебнет ложкой раз — сорвется с места, как ужаленный, и поминай как звали до ночи. Все сомневается, все переживает... А вдруг не получится?

К у з ь м и н. О каком опыте речь идет? Андрей Иваныч, ты что это... мне не доверяешь?

П е р е в е р з е в (смущаясь). Да нет, что вы, Сергей Петрович... (Решительно.) Смотрите! (Выхватывает из-за горшков с рассадой небольшой продолговатый ящик, в котором пышно раскустилась пшеница. Тихо жене.) Ну, чтобы тебе помолчать! (Кузьмину) Я же, Сергей Петрович, хочу сперва проверить на факте. Может быть, колосья не разовьются или будут пустоцветами. Два месяца вожусь с ней!

К у з ь м и н (внимательно рассматривая пшеницу, все больше волнуясь). Н-да-а.

А в д о т ь я (Кузьмину). А я через два дня на третий поливаю эту пшеничку раствором из удобрений.

П е р е в е р з е в. Ваш прием, Сергей Петрович, который вы применяете на опытном участке, на своих доморощенных семенах пробую... Отобрав семена с кустов с двумя и тремя колосьями, даю всходам питание вволю... Чем чорт не шутит, думаю, вдруг что-нибудь получится... А?

К у з ь м и н (горячо жмет Переверзеву руку). Получится, Андрей Иваныч! Обязательно... Поздравляю! Ты пойми... отсеемся в апреле, уберем урожай в первой половине августа, уйдем от осенних заморозков и тогда... Андрей! Тогда не только зябь ранняя будет, но сорняки уничтожим осенью — заставим их перепреть в почве до морозов, питание подготовим хлебам с осени!

П е р е в е р з е в (мечтательно). Правда! А весной, только сверху земля оттает, закаленные семена рассеем в самую сырь, не опасаясь ни сорняков, ни заморозков... Раньше, возможно раньше, в сырь!

К у з ь м и н (все более воодушевляясь). Вот именно. Да вкрест, вкрест посеем, с гранулятом, да снежку побольше за зиму накопим...

А в д о т ь я (восторженно смотрит то на одного, то на другого). Я хоть и не агроном, а вижу: большие хлеба будут. (Показывая на раскустившуюся пшеницу.) А эту куда, с ней как?

К у з ь м и н. Новый сорт выведем и назовем его так: мильтурум Зауральская, скороспелая, переверзевская... Для нее почвы новые сделаем — по Вильямсу. (Переверзеву.) Видишь, Андрей Иваныч, какой у нас большой замах намечается?

П е р е в е р з е в. Даже самому страшновато, Сергей Петрович. (Мнется.) А как вы думаете, скоро можно это все... на факте показать? Начнут над нами смеяться Поперечный с Никодимом Валерьяновичем, а мы им... на факте, на факте!

А в д о т ь я. Нате, мол, любуйтесь урожаем переверзевским и на ус мотайте!

К у з ь м и н. Правильно! Бороться будем за успех! (Переверзеву). Район поднимем, область... Руку, товарищ! (Протягивает Переверзеву руку.) Руку! (Протягивает другую руку Авдотье. Крепкие рукопожатия).

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Межевой столб. На нем надпись: «Земля колхоза «Путь крестьянина» — и стрелка, показывающая направо. Слева — полевой вагончик тракторной бригады, внутри вагончика — телефон. На переднем плане — большая бочка с водой и одна березка. Утро. Солнце поднимается над горизонтом. Переверзев, Громов и дед Силантий стоят посредине поля, с тревогой смотрят то на поникшие всходы, то на солнце. Из-за вагончика наблюдают за пашней Авдотья и Анюта.

С и л а н т и й (отвернувшись, незаметно для других крестит землю и тихо шепчет). Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его... Не допусти, владыко!

Г р о м о в. Ты что там, дедушка Силантий, бормочешь?

С и л а н т и й (с деланной непринужденностью). Да вот на березку смотрю, товарищ парторг, и думаю... Не ладно получилось.

Г р о м о в. Что?