За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

— Куда нести? — тихо спросил Уасил, не обращая внимания на ее причитания.

— К отцу… Я хочу видеть его, — еле слышно проговорил Коста и замолчал.

— Бредит он, — прошептал Уасил и понес Коста в хадзар[22], где на стене висел большой портрет старого Левана.

Пока Ольга разжигала печь, Уасил осторожно раздел Коста, уложил в постель, укутал одеялом.

— Простудился в дороге. Ничего, поправится, — сказал он, уходя.

— Померкли дни мои! Знаю я, какая это простуда!.. — снова запричитала Ольга.

Уасил ушел. Брат и сестра остались вдвоем. Ольга плакала и негромко приговаривала:

— Как жить-то будем, брат? Чем я тебя кормить буду? Написал бы ты мне доверенность, поехала бы я в город, может, друзья твои помогут «Ирон фандыр» издать? Деньги бы получили. Книгу твою достать нельзя, люди за нее большие деньги платят. Случится беда — похороню я тебя, ведь ничего у нас нет. Вон ты какой стал, бледный, прозрачный, высох весь!

— Рано хоронишь, сестра, — сказал Коста и отвернулся к стенке.

С портрета смотрел на него большими добрыми глазами старый Леван. Коста шепотом обратился к нему, как к живому:

— Вздор говорит дочь Кизьмиды, не слушай ее, отец! Спокойной ночи тебе…

Вместе с первыми лучами солнца разнеслась по Лаба весть, что приехал тот, чье имя дорого каждому бедняку. Широкий двор Хетагуровых заполнился людьми. Чинно, как положено по обычаю, первыми в хадзар вошли старики. Они поздравляли Коста с приездом, желали скорого выздоровления. Он был очень слаб и всем отвечал лишь двумя словами:

— Сестры… Братья…

Выходя во двор, люди смахивали слезы и с горькой злобой шептали:

— Доконали! Добились своего… Не похож на себя наш Коста…

Из Хумаринской крепости приезжал знакомый врач, осмотрел больного, покачал головой.

— Покой и горный воздух — вот все, что может помочь. Иных лекарств нет у меня.

3

Всю зиму пролежал Коста больной, в полузабытьи и полудреме. А когда от снегов, тающих в горах, мутными и быстрыми стали реки, он, вопреки пророчествам врачей, начал поправляться. Однако доктора настаивали, чтобы он перебрался повыше, в горы — в Лаба летом душно и жарко.

Несколько раз в течение зимы приезжал Ислам Крымшамхалов. Он окончательно порвал со своей знатной родней и поселился отдельно, в маленьком домике, в Теберде. Одни говорили, что причиной тому — начинавшийся туберкулез, другие — что ненавидит он своих братьев-богатеев, но так или иначе, жил Ислам тихой уединенной жизнью, писал, рисовал и мало кто его навещал.

Ислам уговаривал Коста перебраться на лето к нему.

— Приезжай, брат, форель ловить будем. Кажется, ты любишь это занятие?

Но Коста в ответ только слабо улыбался. Где ему форель удить, когда он так ослаб, что трудно, порог дома переступить.

Сейчас, когда Коста немного оправился и начал ходить из комнаты в комнату, а то и во двор выползал погреться на весеннем солнце, мысль о том, чтобы провести лето у Ислама в Теберде казалась заманчивой и реальной. Ольга допекала ворчанием и попреками. «Но ведь она и впрямь замучилась со мной, — виновато думал Коста. — Пусть отдохнет немного…»

Теплым майским днем запряг Уасил в арбу своего крепкого коня, выстелил ее сеном, смастерил навес из прутьев, чтобы солнце не пекло, и, уложив Коста, повез его в Теберду, к Исламу.

Домик Крымшамхалова стоял в сосновом бору, на берегу прозрачной горной реки, почти у самых ледников. Только шум ветвей да негромкий рокот воды нарушали первозданную тишину — вот уж где воистину покой!

Ислам от души обрадовался гостю.

— Я тебе комнату приготовил, — сказал он. — Небольшая, правда, но удобная, светлая. Поправишься — сможешь писать и рисовать…

Вместе с Исламом вышел встречать Коста и молодой человек в студенческой фуражке. Коста вопросительно глянул на него.

— Друг мой, — поспешил пояснить Ислам. — Недавно из Петербурга приехал, задумал проложить через наше ущелье железную дорогу… — Ислам говорил громко, поглядывая на Уасила, суетившегося возле лошади, и Коста понял: не договаривает чего-то. Но расспрашивать не стал.

А молодой человек, почтительно поздоровавшись, сказал:

— Счастлив, Коста Леванович, передать вам сердечный салам от друга вашего Сайда. Он вас помнит и любит. Я недавно из Петербурга, он там газету для дагестанцев издает и ваши статьи часто в ней печатает. Обижается, что вы забыли его. Когда последний раз в Петербург приезжали, даже не навестили.

— Невеселым был мой последний приезд в царскую столицу, — грустно сказал Коста. — Больницы да пороги влиятельных чиновников — вот все, что я успел увидеть.

Когда друзья остались одни, Ислам сказал доверительно:

— Это Махач Дахадаев[23], молодой революционер. Бежал из Петербурга. Живет у меня. Сюда хоть жандармы не заглядывают.

Жизнь потекла тихая, мирная. День Коста проводил в сосновом бору, возле самого дома. Он лежал на бурке, глядя, как покачиваются в синеве высокие вершины сосен и плывут по небу редкие легкие облака, и, кажется, впервые в жизни ему ни о чем не хотелось думать, не хотелось ни писать, пи рисовать, а только бы наслаждаться покоем и тишиной.