Только Коста хотел что-то сказать ему, как в зал легкими шажками вошли мальчик и девочка в гимназической форме. В руках у них большие букеты. Они смущенно подошли к Хетагурову, вручили ему цветы.
— Это от Варвары Григорьевны Шредерс, — негромко сказала девочка, делая книксен. — Сама она придет попозже.
От ярких осенних цветов в помещении сразу стало веселее и воздух, казалось, посвежел.
Коста приободрился. «Добрый друг, Варвара Григорьевна», — с благодарностью подумал он.
Занятый подготовкой к выставке и работой над «Фатимой», он в последнее время редко бывал в публичной библиотеке, организованной местной учительницей Варварой Григорьевной, а она, оказывается, следила за его судьбой и, узнав о выставке, даже прислала цветы.
Между тем в коридоре становилось все многолюднее.
— Не будем задерживать достопочтенную публику, Константин Леванович, — беря Коста под локоть, сказал Бабич. — Пора открывать.
— Да, да, — рассеянно ответил Коста.
— Почтенные дамы и господа!.. — хрипловатым Голосом торжественно произнес Бабич и замолчал, обдумывая следующую фразу.
В зале произошло легкое движение, все зашевелились, расступились. Коста поднял голову. К нему пробирался высокий худой человек в широкой Черной рясе.
— Александр! — радостно воскликнул Коста, узнав Цаликова. — Спасибо, что пришел. И вам спасибо, — обратился он к двум его дочерям — Юлии и Елене, сопровождавшим отца. — А где же Анюта? Ее не интересует живопись?
— Нездоровится ей, — негромко сказала Юлия.
— Итак, почтенные дамы и господа, сейчас перед вами… — Бабич запнулся, отер рукой губы и, не желая утруждать себя излишними речами, перерезал ленточку. — Будем надеяться, что первый и точный выстрел господина Хетагурова пробьет царство темноты и озарит горцам путь к вершинам искусства…
Он сдернул покрывало с самой большой картины, что стояла в глубокой нише, особняком от других. «Святая Нина» — называлось полотно. Прелестная юная девушка, с волосами, вьющимися и легкими, смотрела на посетителей выставки огромными влажными глазами. Левой рукой она прижимала к груди бумажный свиток, в правой держала крест из виноградных лоз, обвитый блестящей прядью волос.
— Как хороша! — раздался в зале приглушенный вздох.
— Никто не мог доказать горцам преимущества христианства, — сказал кто-то, посмеиваясь. — И лишь святая Нина принесла в Грузию крест из виноградных лоз, да еще оплетенный ее волосами. И тут-то люди не устояли: еще бы! Вино и женщина — что может быть лучше?!
— Как вам нравится, отец Александр, такая версия возникновения христианства на Кавказе? — посмеиваясь, спросил Прозрителев.
Отец Цадиков ничего не ответил, но Коста видел, что под усами дрогнули в улыбке его румяные губы.
Публика направилась в соседнюю комнату. В наступившей тишине стало слышно, как к дому подъехал экипаж. Швейцар широко распахнул скрипучие старые двери.
— Сам генерал Каханов пожаловал, — испуганно прошептал Бабич, наклоняясь к Коста.
Хозяин области вошел решительным деревянным шагом, высоко вскинув седеющую голову. За ним, услужливо изогнувшись, следовал Ахтанаго.
Холодная волна прошла по сердцу Коста. Он не видел Ахтанаго с того дня, как увезли Анну. С каким наслаждением кинулся бы он на подлеца и избил его. Но… «Нельзя, нельзя!» — строго сказал себе Коста и отвел глаза, делая вид, что не замечает Ахтанаго.
Каханов долго стоял около «Святой Нины» и тоном, каким зачитывают приговор, объявил:
— Превосходно!
— Но это копия! — прошептал Ахтанаго так, впрочем, что всем было слышно.
— Копия? — удивился Каханов. — С картины какого художника?
Ахтанаго молчал, краснея все больше.
— Не знаешь, голубчик? — усмехнулся Каханов. Коста медленным шагом приблизился к генералу.
Кубатиев заметно смешался, но Коста смотрел сквозь него, словно его и вовсе здесь не было.
— Я бы купил вашу картину, — сказал Каханов, довольна дружески поздоровавшись с художником.
— Был бы счастлив, генерал. Но это заказ Тифлисского собора.
Каханов нахмурился и, даже не взглянув на другие работы, четким шагом направился к двери,
Вечером на квартире у Коста собрались друзья. Одни принесли цветы, другие вино, третьи шли, чтобы просто от души обнять художника и порадоваться его празднику.
К полуночи все разошлись, но Коста был возбужден, взволнован. Спать не хотелось,
Молча сидел он за столом, размышляя над событиями минувшего дня. Словно откуда-то издалека доносился до него разговор Хадизат и Замират. На кровати уютно посапывал Борис.
- Не нравятся мне городские порядки, — говорила Хадизат. — Люди здесь не уважают друг друга, улицы в грязи…
— Зато в городе учатся! — упрямо твердила девочка.
Коста вмешался в разговор:
— Ну, ладно, Замират, давай тогда проверим, чему ты здесь выучилась. Я задам тебе задачу…
— Только такие задавай, — перебила Замират, — какие мы уже проходили! — И она гордо вскинула голову, готовая к неожиданному экзамену.
— Попробуем. Ты хвалишь наш город, Замират. Он и впрямь среди других городов Кавказа не так уж плох. Но вот задача…
— На дроби, да? — все еще не понимала девочка.