Читаем За Волгой земли для нас не было. Записки снайпера полностью

Отличное оружие — граната.

Мы нагрузились ими, как говорится, под завязку. Нагрузились и пошли. Ночь наша… Ох и досталось гитлеровцам от нашей «карманной» артиллерии в эту ночь…

К утру мы восстановили свои позиции в кузнечном цехе метизного завода.

Командный пункт батальона тоже перебрался в кузнечный цех. Цех был разделен глухой стеной из белого кирпича. Стена эта имела собственный бутовый фундамент, и кладка в верхней ее части выходила над крышей больше чем на полметра. Все кругом разрушено, а стена стоит и стоит, разделяя защитников Сталинграда и фашистов. Слышались кашель, разговоры врагов. Каждый шаг надо делать с осторожностью.

Несколько дней назад Саша Реутов делал подкоп под фундамент стены. Натолкнулся на большой камень. Сколько ни колотил его — дело не двигалось. Тогда Саша нашел в кузнице тяжелую кувалду. С первого удара камень вылетел, как пробка из бутылки. С той стороны раздался вскрик, и тут же — автоматная очередь. В образовавшуюся дыру строчил фашистский автоматчик.

Реутов прижался к стене и сидел ни жив ни мертв: стоило немцу подвинуть ствол автомата на два сантиметра вправо, и его прошило бы насквозь. Лишь спустя минуту Реутов опомнился, достал из кармана гранату, выдернул кольцо и швырнул ее в отверстие. Взрыв — и оглушительная тишина. Из дыры клубился густой черный дым…

И сейчас Саша хитровато косил глаза на ту дыру: дескать, может, швырнем туда по парочке гранат!

Я было согласился с ним, но в этот момент над нашими головами опять завыли сирены немецких пикировщиков.

Снова, как вчера, пикировщики, артиллерия…

Однако пехоты не видно. Появились три танка. Один из них тут же подожгли наши бронебойщики. Справа густо застрочили пулеметы — там поднялась вражеская пехота. Сюда не пошли — отбили мы у них охоту.

Схватка у правого соседа длилась до полудня. Потом все смолкло. Прошло два, три, четыре часа… Атаки врага ослабели, угасли.

Это произошло 21 октября 1942 года.

После этого дня немцы вроде одумались: таких остервенелых атак больше не было. Солдаты Паулюса стали бояться нас и принялись зарываться поглубже в землю.

Тогда-то передо мной как перед метким стрелком и была вновь поставлена задача — овладеть снайперским искусством. Мне выдали винтовку с оптическим прицелом, и я окончательно стал числиться в дивизионном списке снайперов.

Глава 9.

Первые шаги.

Перед позициями нашего полка все чаще стали появляться крикуны Геббельса. «Рус, сдавайся! Сопротивление бесполезно!» — до хрипоты кричали они в рупоры.

Мы знали, что у гитлеровцев большое превосходство в живой силе и технике, что им удалось разрезать город на две части, лишить нас сухопутных связей с Большой землей. Но знали мы и то, что защитники Сталинграда на всех участках ведут активную оборону, не дают захватчикам покоя ни днем, ни ночью, нанося короткие, но чувствительные удары, которые держат гитлеровцев в напряжении круглые сутки, изматывают их морально и физически. Выросло наше боевое мастерство, удачно применяют воины новую тактику ближнего боя — мелкими штурмовыми группами…

В общем, не от сладкой жизни пришли «крикуны» уговаривать нас прекратить сопротивление. Потеряли они веру в легкий успех, да и боевая инициатива выскальзывает, как кусочек льда из горячей ладони: сколько ни старайся, весь каплями меж пальцев изойдет. Недаром перестали гитлеровцы сломя голову, во весь рост рваться в глубину нашей обороны — в огневые мешки.

Но хотя и приучили мы их ползать гадюками по сталинградской земле даже в часы затишья, ослаблять боевую бдительность нельзя было: гадючьи укусы ядовиты, да и от прямых атак немцы еще не отказались…

Наша дивизия вела бои за Мамаев курган. Батальоны 1047-го полка вгрызались в оборону противника на восточных скатах кургана. То там, то тут вспыхивали яростные схватки — наши штурмовые группы наносили короткие истребительные удары.

Противник тоже преподнес свою тактическую новинку: создавал большую плотность огня с помощью «кочующих» ручных пулеметов. В нужный момент легкие пулеметы выбрасывались на бруствер и сосредоточенным огнем неожиданно захлестывали подступы к своим траншеям. Для наших штурмовых групп они были опаснее любого дота или дзота, потому что внезапно появлялись и так же быстро исчезали.

— Борьба с кочующими пулеметчиками — вот первая задача снайпера, — сказал замполит батальона старший политрук Яблочкин, встретив меня в медпункте, куда я пришел на перевязку.

— Одному не справиться, — ответил я.

— Знаю, — согласился он. — Поэтому вот тебе комсомольское поручение: здесь же, на медпункте, подбери среди раненых бойцов метких стрелков и готовь их к борьбе с кочующими пулеметами. Ясно?

— Ясно.

Так я получил приказ создать школу снайперов из раненых солдат.

— Ну, браток, как у вас там в Долгом?

Солдат остановился, суровым взглядом окинул меня с ног до головы и строго сказал:

— Конфет там нет, вороной будешь — мигом без головы останешься…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное