За волной - край света

— Медь варить умею и железо варил. Из такой вот руды, — кивнул на лежащий на столе камень, — славный металл получится. Это уж как пить дать. Да что я? Здесь, среди ссыльных, есть мужики и половчее.

Григорий Иванович улыбнулся:

— Ну, вот это разговор о деле. — Словно угадал, что Шкляев станет тем умельцем, который сварит первый пуд металла на новых землях.

А Шкляев в эту минуту не о металле думал. Виделась ему чуть не до половины вросшая в землю изба, рубленое окошечко в две ладони в стене, закопченная дыра над дверью — избу топили по–черному, земляной пол, бабьи исплаканные глаза… «А что, — ворохнулась надежда, — может, и вправду заживем на новых землях по–людски. Конец–то нашим страданиям должен быть?»

* * *

Бочаровская ватага вышла к неведомому озеру. Увидя за деревьями большую воду, Бочаров ахнул: «Море!» Рванулся через кустарник, но тут же и осадил себя: «Не может того быть. До моря еще шагать и шагать».

Кустарник поредел, и перед капитаном распахнулась ширь озерного разлива с великим множеством птицы.

Бочаров не раз видел птичьи базары с их пестротой и гомоном, но то, что открылось сейчас перед удивленным его взором, не шло в сравнение ни с одним из них. Тысячи и тысячи птиц кувыркались, ныряли, взлетали и садились на не тревожимую и малой волной воду. Птицы кричали, били крыльями, играли и дрались, утверждая право на жизнь в птичьем царстве.

По берегу бегали юркие кулички, суетились, поты — кивая остренькими, как шильца, клювиками в желтый песок, чуть дальше, по малой воде, шныряли серые чирки, а еще дальше сидела кряковая утка. За кряквой и вовсе неторопливо сгибали длинные шеи, трубно покрикивали, неспешно расправляли крылья навстречу солнцу тяжелые гуси и еще более тяжелые царственные лебеди.

Ватага вышла на берег и остановилась. Мужики оторопело смотрели на невиданное скопление птицы.

— Расскажешь кому, — сказал один из ватажников, — не поверят. Ей–ей, не поверят.

Птица не замечала людей. Вышедшие на берег бородатые, одетые в рванье, с распухшими от укусов комарья и мошки лицами существа были для нее, наверное, тем же, что и деревья и кустарники, обступившие озеро. Юркие кулички, правда, чуть отбежали в сторону, но они отбежали бы так же, повались на песчаный берег подмытое водой дерево. Все птицы Аляски, казалось, собрались здесь, и озеро расцветилось множеством разнообразных красок. Это было торжество не потревоженной человеком жизни.

Бочаров велел разбивать лагерь. Но случилось неожиданное.

Емельян, собиравший валежник, вдруг вскрикнул и схватился за плечо. К нему подбежали. Бочаров увидел, что Емельян, шатаясь, повернулся лицом к ватажникам и упал. Бочаров, еще не понимая, что произошло, кинулся к склонившимся над раненым мужикам и тут разглядел: под ключицей, глубоко уйдя в тело, сидела стрела с тремя черными вороньими перьями на конце.

Бочаров встал на колени, достал нож.

— Ну, — сказал, — терпи, Емельян.

Мужик и охнуть не успел, как капитан твердой рукой сунул нож в рану и выхватил стрелу. Тело Емельяна содрогнулось. На рану наложили траву, туго стянули плечо тряпкой. Емельян зубами заскрипел.

— Кость не задело, — успокоил его Бочаров, — затянет. — Поднялся с колен и, еще раз глянув на стрелу» сказал: — Уходить надо, и немедля. Живее, мужики, живее! Торопитесь.

Индейская стрела с тремя черными вороньими перьями означала: «Прочь с нашей земли!» Знак этот известен был Бочарову по прежним походам. И он понимал, что вымотавшаяся за долгую дорогу ватага не сможет защитить себя, коль нападут индейцы.

Собирались спешно. Через малое время ватага, так и не передохнув, ушла в лес. Емельян вырезал дубину без малого в лошадиную ногу и, чертыхаясь, ковылял в голове ватаги. Бочаров шел, не выпуская ружья из рук. Глаза капитана настороженно шарили по густому лесу, слух был напряжен, улавливая каждый звук. Он знал, как трудно запутать, сбить со следа в лесу индейцев, но все же хотел уйти от преследования. Опасно идти, если за тобой из чащобы следят враждебные глаза, а пальцы неведомого недруга лежат на тетиве лука.

Поспешая, ватага прошла версты две, когда путь преградила неглубокая, но широкая река, громкозвучно катившая воды по каменистому ложу. Здесь, на берегу, Бочаров, взяв с собой троих ватажников, пошел вниз, а ватагу направил вверх по течению, оговорив, где они должны встретиться. Вслед торопливо уходящей ватаге строго повторил:

— Живо, живо, мужики! Нас только это и может спасти.

Ватага ушла, гремя по камням. Капитан подождал, пока стихли шаги, и повел свою малую ватажку навстречу индейцам.

Сейчас Бочаров шел не спеша, тщательно скрадывая следы на замшелой, усыпанной толстым слоем хвои земле. Пройдя с полверсты, капитан остановился и подал рукой знак затаиться идущим за ним гуськом ватажникам. Сам, сделав еще несколько шагов, вступил в густой орешник и замер. Теперь, казалось, в лесу нет ни одного человека. Словно подтверждая это, из чащи выпорхнул к кусту, в котором спрятался Бочаров, молоденький петушок рябчика и, задорно топорща хвост, крикнул призывно. Завертелся, захлопотал на толстой орешине.

Капитан ждал.