За все грехи

– Но как? – из ее опухших глаз снова текут слезы. – Как мне себя простить? Это я позволила ему уехать, отвезла в аэропорт! Скажи, как я могу прийти в себя, если я не знаю, что с ним! Как его… – она не может произнести вслух это слово, чувствуя, что задыхается, – …убили?

Томмазо наклоняется к ней, прижимает к своей груди, массирует спину, отчего Линда начинает всхлипывать еще сильнее.

– Не хочу в это верить! Я не могу думать о том, что он погиб.

– Так не думай. Нет никаких доказательств, что это произошло. – Томмазо хочется ее встряхнуть. –  Поверь мне. Я таких дел много повидал.

Линда приподнимает голову.

– Думаешь, он еще жив?

Она трет глаза, проводит тыльной стороной руки под носом, всхлипывает.

– Ну, во-первых, пока даже тела не нашли. Кризисный отдел Фарнезины работает над этим вопросом, но на данный момент никто точно не может сказать, как все обстоит на самом деле.

– Это хорошо или плохо?

Линда смотрит на него глазами, полными отчаяния, но теперь она хоть как-то реагирует.

Томмазо дал ей надежду.

– В такой ситуации появляется множество вариантов. – Он старается тщательно подбирать слова, чтобы не выдать своего волнения.

– И что?

– Единственное, что нам остается, – это не отчаиваться. Отчаяние точно не поможет.

Томмазо мягко берет ее за руку и заставляет сесть.

– А теперь хватит плакать. Обещай мне, что будешь сильной.

Линда вытирает слезы и поправляет мятую футболку.

– Не могу. Эта неизвестность убивает меня.

Томмазо берет ее за плечи, заглядывает в глаза.

– Линда, ты должна мне верить. Отсутствие новостей вовсе не означает плохие новости. Ты мне веришь?

Линда кивает.

– Я с тобой.

Томмазо касается своими теплыми губами ее лба и почти по-отечески обнимает, как никогда прежде. Это больше, чем объятие, – это подарок надежды.

* * *

Надин в белых кружевных трусиках и пеньюаре лежит в спальне. Она читает стихи Омара Хайяма на арабском языке, прислонившись к мягкому изголовью, обтянутому красным атласом. Уже почти одиннадцать, в комнату входит Томмазо. Лицо у него мрачное, она ощущает, как напряжено его тело. Он еле слышно говорит ей «привет», и для нее это как удар кулаком по лицу.

– Ты был у нее?

Надин не может сдержаться и задает ему вопрос в лоб. Томмазо не может отрицать.

– Да, – тихо отвечает он, не глядя на нее.

Он открывает дверцу шкафа и что-то там ищет. Он отлично знает, что расстояние между ними превратилось в нейтральную полосу, на которую лучше не ступать.

Он еле слышно говорит ей «привет», и для нее это как удар кулаком по лицу.

Надин и сама это понимает. По тому, как Томмазо себя ведет, ясно, что между ними что-то сломалось. И это вряд ли можно исправить. Надин сразу почувствовала, уловила своим врожденным чутьем раньше, чем это понял Томмазо, что между ним и Линдой не просто секс. Из-за обычной сексуальной связи она не стала бы устраивать шум. Но теперь, когда Линда стала для него чем-то большим, это перешло границу того, с чем нельзя мириться. Даже в таких свободных отношениях, как у них.

Теперь в большей степени ее волнуют чувства Томмазо. Надин никогда бы не подумала, что будет беспокоиться по этому поводу. Томмазо посвящает этой девушке очень много времени, в последние дни единственное, что его занимало, – это Линда (ей неприятно даже вспоминать это имя) и ее пропавший друг.

Конечно, ей тоже жаль Алессандро. Секс с ним был просто фантастическим. Но она не представляет, чтобы так убивалась, как это делает Томмазо, без конца звонит разным людям, чтобы получить хоть какую-то информацию.

Томмазо достает маленький чемоданчик с верхней полки шкафа, кладет его на пол и открывает.

– Уезжаешь? – спрашивает Надин.

– Да, завтра утром, – отвечает Томмазо, не глядя на нее. Берет пару брюк, складывает их и аккуратно кладет в чемодан.

– Могу я хотя бы узнать, куда ты едешь?

Томмазо наконец поворачивает голову и смотрит на нее.

– В Лондон.

– Полагаю, из соображений безопасности ты больше ничего не можешь мне сказать.

– Поверь мне: чем меньше я буду об этом говорить, тем лучше.

Надин готова поклясться, что этот неожиданный отъезд имеет прямое отношение к другу Линды. Эта женщина его околдовала, и теперь он в ее власти.

– Что такое? Ты мне не доверяешь? – спрашивает она.

– Дело не в этом, – Томмазо пристально смотрит на нее: она так идеальна, что это даже не вызывает никаких эмоций.

– Тогда в чем? Говори. Я тебя слушаю.

– Нет. То, что ты хочешь услышать, ты и так знаешь.

Вот оно. Эта фраза, как камень, нарушает спокойную гладь озера.

Эта фраза, как камень, нарушает спокойную гладь озера.

В одно мгновение она сметает всю недосказанность, на которой держались их отношения все последние недели. Теперь они больше не могут притворяться.

– Я вернусь через пару дней, – наконец говорит он. – Вернусь – и поговорим.

* * *