За все надо платить

— Я считаю, что так будет лучше для всех, — спокойно ответила Кили. — Сюда, — она открыла дверь в комнату Дилана. — Вот комната моего сына.

Вчера поздно вечером она как могла прибрала в комнате, но сейчас, оглядывая ее глазами постороннего человека, поняла, что комната производит не самое отрадное впечатление.

— Боюсь, тут не слишком прибрано, — извинилась Кили. — Дилан сейчас в таком возрасте, когда дети очень ревниво относятся к своим вещам. Мне не хочется вмешиваться. Я хочу сказать, ребенок имеет право на частное пространство…

— Скрытный, — заметила как бы про себя миссис Эрлих.

Кили не понравилась такая характеристика, но она подавила возражение.

— Вам это может показаться невероятным, — продолжала она, изо всех сил стараясь сохранить шутливый тон, — но сегодня комната выглядит вполне прилично. По крайней мере, мне удалось собрать всю грязную одежду в стирку.

— Ясно, — кивнула женщина. — Значит, вы не требуете от него ответственного отношения к чему бы то ни было. Даже к собственной грязной одежде.

Лицо Кили вспыхнуло.

— Я этого не говорила! — воскликнула она, но сразу же заставила себя сбавить тон. — Разумеется, у него есть обязанности по дому. Не могу сказать, что он охотно их исполняет, мне приходится ему напоминать. Но, думаю, в этом отношении он ничем не отличается от всех остальных детей.

Миссис Эрлих подошла к кровати, подняла матрац и заглянула под него. Затем она прошла в гардеробную, открыла крышки нескольких обувных коробок, перебрала «сокровища» Дилана. Закрыв дверь гардеробной, она нахмурилась при виде прикрепленных кнопками к стенам плакатов с изображением мертвенно-бледных, одетых в кожаные куртки рок-гитаристов. Все вызывало ее недовольство: недоделанные модели мотоциклов, втиснутые на полки вместе с черным велосипедным шлемом и пластмассовыми пистолетами, беспорядочная гора компакт-дисков, фигурки борцов, запутавшиеся в проводах наушники, небрежно брошенные на столе.

— Мальчишки в наши дни увлекаются подобными вещами, — сказала Кили. — К сожалению, они уже стали частью современной массовой культуры.

Миссис Эрлих кивнула, изучая коллекцию компакт-дисков.

— Он употребляет наркотики?

Кили долго смотрела на нее.

— Нет. Безусловно, нет. Я бы об этом знала.

— По моим наблюдениям, вкусы вашего сына совпадают со вкусами наркоманов.

— Он подросток, — возразила Кили. — Подростки обычно бунтуют. Естественно, они увлекаются бунтарскими образами. Это обычное явление.

— Странные у вас представления о нормальном поведении, миссис Уивер.

— Я несколько лет преподавала в младших классах средней школы, миссис Эрлих. Я много общалась с детьми, со сверстниками Дилана. Мне всегда казалось, что эти образы… это и есть всего лишь образы. И больше ничего. Они вовсе не означают употребления наркотиков или склонности к насилию. Дети в этом возрасте пробуют все новое, пытаются самоопределиться. Им хочется шокировать своих родителей. Таким образом они выражают свою индивидуальность.

Миссис Эрлих нахмурилась.

— Можно ли представить более чудовищное насилие, чем попытка перерезать себе горло?

Кили стиснула дверную ручку с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Я… не отрицаю, что это был ужасный поступок. Но… я просто хочу сказать, что он был обусловлен обстоятельствами. Это вовсе не… характерно для моего сына. Если вы хотите поговорить о современной молодежной культуре, я тоже не в восторге от этих образов, символизирующих насилие. Они мне нравятся не больше, чем вам. Просто я… никогда не замечала у Дилана… какой-то нездоровой фиксации ни на одном из них.

— Вы этого не замечали, — глубокомысленно кивнула миссис Эрлих. — А знаете, вы напрасно думаете, что ребенок просто подойдет к вам и выскажет все, что у него на душе, если он подавлен. Родители должны сами подмечать признаки неблагополучия.

«Да как ты смеешь?! — мысленно возмутилась Кили. — Кто тебе дал право судить о наших отношениях? Ты же нас совсем не знаешь!» Но вслух она этого не сказала, вовремя остановила себя.

— Я знала, что он подавлен. Должна сказать, у меня было бы больше поводов для беспокойства, если бы мой сын не чувствовал себя подавленным. Его отец… умер. А теперь и его отчим. Он познал больше горя и утрат за свою недолгую жизнь, чем многие взрослые.

— В том-то все и дело, — заметила миссис Эрлих, выходя в коридор. — Взрослые в большинстве своем проявили бы больше чуткости к такому ребенку именно по этой причине.

Кили потребовалась вся сила воли, чтобы закрыть за ней дверь без стука.

Миссис Эрлих прошла по коридору, заглядывая в другие спальни, явно подмечая дорогую обивку кресел, ковры ручной работы на натертых до блеска паркетных полах. Она вошла в хозяйскую спальню и на глазах у Кили пощупала наволочку из тонкого египетского хлопка. Затем заглянула в шкатулку с драгоценностями и подцепила указательным пальцем бирюзовое ожерелье.

— А вы любите роскошь, как я погляжу.

Кили смотрела на эту женщину, не веря своим глазам. «С каких это пор жить в достатке стало считаться преступлением?» — недоумевала она.

— Мой муж хорошо зарабатывал, — проговорила она сквозь зубы.