За все наличными

В этот день Аргентинец посетил еще пять-шесть человек, на чью помощь, как он полагал, мог рассчитывать, но больше ста двадцати тысяч набрать не мог, да и тех нужно было дожидаться еще дней десять, не меньше. Расстроенный, злой, голодный, возвращался он к себе домой, когда наконец вспомнил о Тогларе: вот кто сможет выручить! Хотя на большую сумму он не рассчитывал -- видел, какие Фешин понес расходы в последний год, -- но все же чем черт не шутит. В крайнем случае Тоглар мог подсказать что-нибудь толковое, -- в общем, Аргентинец круто развернул "сааб" к дому Фешина.

Тоглар оказался дома, но таким понурым, небритым, враз постаревшим Городецкий не видел его никогда. Поэтому с порога, забыв про свои печали, с тревогой спросил:

-- Что-нибудь случилось? На тебе лица нет! Вторую неделю не звонишь, вот, решил заехать...

Тоглар, не отвечая, молча направился внутрь квартиры, на кухню, и только там, придвинув стул, вяло махнув рукой, пригласил к столу. С первого же взгляда на друга Аргентинец понял, что произошла какая-то беда: заставленный порожними бутылками стол говорил о многодневном загуле, а ведь Константин Николаевич, как и он сам, выпивохой никогда не был, да и запои с ним не случались. Честно говоря, трудно было даже вообразить, что могло вывести из себя спокойного, рассудительного Тоглара, ведь в последние месяцы он был счастлив, зажил наконец, как мечтал, -- домом, семьей, искусством. Судя по тому, как запущена была квартира, Аргентинец понял, что причина скорее всего в Наталье, не зря говорят французы: ищите женщину. И он, взяв в руки стакан с водкой, протянутый ему Тогларом, хотя был за рулем и не собирался пить, спросил как можно мягче:

-- Что-нибудь с Натальей?

-- Давай, брат, сейчас выпьем, а потом я тебе все расскажу... Который день душа горит... И никому... Никому не расскажешь...

Они выпили, молча что-то пожевали. Тоглар, вдруг заглядевшись в темное окно, снова надолго замолчал, но Аргентинец не трогал его: сегодня, как никогда, он понимал состояние старого друга. Оторвавшись взглядом от окна, Константин Николаевич резко повернулся к Аргентинцу и заговорил торопливо, с горечью, словно боялся, что его прервут или не поймут:

-- А ведь я любил ее, Аркаша. Всю жизнь никого в душу не впускал, не доверял женщинам... И вот распахнулся, доверился... все перед ней выложил, ничего не пожалел. За что же так? Я же знал, знал основную заповедь жизни для братвы, -- он ударил кулаком по столу так, что подскочили стаканы, -человек нашего ремесла не должен иметь семью. Да любому парню, впервые попавшему на нары, внушают: женщина -- исчадие ада, от нее исходит все зло на земле, от нее все неприятности у мужчины. Может, это мне божья кара, что я на старости лет отступился от правил и захотел пожить остаток жизни как все нормальные люди?

-- Костя, что же произошло? Не тяни. -- И Аргентинец сам пододвинул стакан, считая, что сегодня только спиртное не даст свихнуться от тяжелых дум его другу Тоглару -- нервы у того были явно на пределе.

Они снова молча осушили стаканы.

-- Ты знаешь, она убежала от меня... Убежала... Сбежала, как последняя сучка. Она... От меня... -- Тоглар криво усмехнулся. -- Ты можешь мне сказать, объяснить, чего ей не хватало? -- Он обвел свои хоромы затуманенными глазами.

-- Так ты из-за этого убиваешься, казнишь себя? Мне бы твои заботы... -- вздохнул Аргентинец и едва не выложил новость о том, что он проиграл свою роскошную квартиру, но что-то в последний момент удержало его.

-- Нет, Аркадий, ты не прав. -- Тоглар помахал перед его носом пальцем. -- Дело и в ней, и не в ней... Это я потерпел жизненный крах -- я ведь собирался иметь семью, детей. Я и дом-то этот затеял только ради нее. Уж ты-то знаешь, что значит дом, семья для мужика.

-- И все равно, -- не согласился Аргентинец, -- ты жив, здоров, дом на месте, все образуется. А хозяйка на такие хоромы быстро найдется, и не хуже, поверь мне... -- Он старался говорить бодро, даже весело, но, кажется, это у него получалось не совсем так оптимистично, как хотелось.

-- Но я тебе еще не все сказал... -- Тоглар сидел на стуле ссутулившись, и казалось, что он постарел за эти дни лет на двадцать. -- Она ведь крепко меня кинула... Украла все до копейки... Прихватила даже какие-то мои побрякушки, а мне братва на свадьбу одних часов платиновых и золотых аж пять штук подарила. Этого я пережить не могу... Но не из-за денег, а из-за подлости... Ты ведь знаешь, все здесь создавалось для нее...

-- Ну и сука! -- возмутился Аргентинец. Кто бы мог ожидать такого поворота событий. Теперь понятно, почему Тоглар в таком состоянии, сам бы волком выл от обиды и бессилия, но все же спросил по инерции: -- И много она увела?

-- Да не спрашивай, Аркадий... Много, все до копейки. Я не имею в виду украшения и бриллианты, которых я накупил ей на миллион баксов, нет, все, все выгребла. А ведь они на старость спокойную были заготовлены. -- Он рванул рубашку на груди, словно она душила его. На глазах выступили слезы горечи или злости.