За все наличными

Леночка восторженно захлопала в ладоши, а Герман со смутной тревогой, которую, однако, быстро заглушило выпитое, принял визитку.

Хавтан, словно и не грустил секундой раньше, снова заулыбался:

— Когда бываешь в центре, особенно по вечерам, заглядывай в ресторан "Пекин", на площади Маяковского, ах да, теперь — на Триумфальной. Я люблю там коротать вечера. Помнишь, как ресторан гремел в шестидесятые -семидесятые годы?

Герман согласно кивнул в ответ, хотя в те годы не то что в "Пекине", ни в каком другом ресторане не ошивался. Другой у него был тогда уровень жизни.

А Хавтан продолжал свое:

— "Пекин" сейчас самое спокойное место в Москве, где не бывает пальбы и беспредела, потому как там любят собираться крутые люди и "новые русские". Да и кухня хороша, все-таки школа, традиции. Там меня можешь найти, если понадоблюсь. Видишь ли, не люблю я общаться по телефону. С человеком надо говорить глаза в глаза, так меня учили по первой ходке. — И уже предложив тост на посошок, тут же без перехода, вроде в шутку сказал: — Если возникнут какие-нибудь неожиданности по "Пекину", сам понимаешь, ты уж как-нибудь дай знать. Многие уважаемые люди будут обязаны такой информации... 5

Так неожиданно Самурай вновь закрутился с Хавтаном и его новыми дружками, где один круче другого, не знаешь кого и поддержать, если между ними свара какая начнется. Один из них, по кличке Дантес, — тот вообще этаж в "Метрополе" снимает, самолет личный имеет, яхта, говорят, у него в Коктебеле всегда в сезон на приколе стоит. Один ворочает нефтью, другой -алмазами; третий — никогда никому в голову не придет — торгует с армейских складов новейшим оружием, причем плевать хотел он на эмбарго и конвенции всякие, продает тому, кто больше заплатит, даже если это оружие завтра против России повернут. Другой приятель монополизировал все морские перевозки и часть железнодорожных, и оттого бедняга мается, кислый ходит, что остальную часть к рукам прибрать не может, включая и автоперевозки: не по зубам пока ему, но он готов заплатить хорошо тем, кто быстро и без особого шума уберет конкурентов. Есть и такие, которые день и ночь обхаживают людей в Думе и правительстве, в газетах и на телевидении, внушая всем и каждому, что русский мужик — пьянь, рвань и лодырь, и не надо, мол, капиталы в сельское хозяйство зря вбухивать, лучше и проще зерно и куриные окорочка из богатой Америки доставлять. Потому что тут такие деньги гуляют! Всем — чиновникам-казнокрадам, и дружкам Хавтана, и их детям — хватит! Оттого американцы России так услужливо доллар и подсунули вместо рубля: берите, сколько хотите, щедро новенькие купюры печатают и самолетами доставляют! Им российский рваный, как говорили до эпохи деревянных, ни к чему — на Запад гонят настоящие деньги. По числу банков всю Европу вместе с Америкой обогнали... И разве придет простому человеку в голову, что возникло их такое множество оттого, что не успевают эти банки уворованные российские капиталы обратно на Запад переводить, хоть и работают почти круглосуточно... Да, Самурай подошел слишком близко к тем, кто уже был рядом или накоротке с сильными мира сего.

Направляясь к дому на Ленинском проспекте после задержания Шкабары, чтобы арестовать бухгалтера Звонарева, Кольцов рассчитывал на помощь Хавтана, если операция затянется. Хотя понимал: братву лучше в курс дела не вводить, можно и с носом остаться. Но все зависело от того, как поведет себя Звонарев...

На звонок дверь на цепочку приоткрыла миловидная, средних лет женщина. Кольцов, ничего не говоря, протянул в узкую щель служебное удостоверение и негромко буркнул: "Милиция", — и его тотчас впустили в квартиру. Войдя в просторную, аккуратно прибранную прихожую, он сразу почувствовал, что бухгалтер привык к комфорту и уюту. Женщина, и не пытавшаяся скрывать свое подавленное настроение, вяло пригласила в комнату, и Герман убедился в своей догадке. Все в доме было подобрано со вкусом, на всем лежала печать ухоженности, достатка, да и сама хозяйка производила впечатление женщины, живущей на широкую ногу, — наблюдая ежедневно замотанных баб с авоськами и сумками, это было нетрудно сейчас понять.

Кольцов, почуяв, что бухгалтера нет дома, решил не пугать женщину сообщением, что приехал арестовать ее мужа или сожителя, хотя, в случае необходимости, готов был устроить тут засаду и ждать, когда появится Звонарев, поэтому, присев у стола, сказал:

— Мне нужно видеть по чрезвычайно важному делу господина Звонарева.

Женщина подняла на гостя удивленные глаза и ошарашила Самурая:

— Вы опоздали. За ним пришли рано утром и увезли, сказали, что арестовали до выяснения каких-то обстоятельств.

— Кто арестовал? — не смог сдержать удивления Кольцов.

— Наверное, ваши коллеги, я была еще в постели...

— Как они выглядели? Сколько их было, какие документы предъявили?

Женщина равнодушно пожала плечами, словно судьба Звонарева была ей глубоко безразлична.

— Трое. В штатском. Прилично одеты и вели себя вполне интеллигентно. Кажется, предъявили они Борису Михайловичу ордер на арест...