За заборами

Мне было совершенно все равно, как их зовут. Я в тот же миг забыл их имена. Спрашивал так, для понту. Имел, конечно, возможность покуражиться, попросить показать удостоверения, но не стал. Второй раз за день меня вдруг охватил просветительский азарт. Не торопясь, вынул из портфеля свои записи, книги и даже хлеб с пряниками и сушками, разложил все это перед собой на столе и начал рассказывать о принципах художественного перевода. Как знать, может, эти тоже были тайными поклонниками поэзии, почему бы и нет, чем наши хуже, говорят, вон и Андропов стихи пишет.

Меня слушали, не перебивая. Даже удостоили внимания книги, подаренные бригадиром Пальмизано, полистали их с важным видом. Одна из них называлась "Эстетика и трансцендентальная философия" Людвига Виттгенштайна.

Я все больше распалялся. Говорил долго. Наконец, риторическая фраза: "Спрашивается, можно ли научиться художественному переводу, или он, как и всякое искусство, предполагает дар Божий?" - переполнила чашу терпения задававшего вопросы.

- Ну хватит о Божьем даре. Что за формулы и схемы вы чертили для господина Симона Пальмизано в кафе? - спросил он и включил настольную лампу.

- Ритмические схемы гетевского и пастернаковского хорея.

- Схемы че-го?!.

- Хорея, это такой стихотворный размер. Господин Пальмизано интересуется переводами Пастернака. Я ему схемы не только хорея рисовал, еще и дактиля, амфибрахия, анапеста.

Гебисты переглянулись.

- Два последних размера - сложные, хорей же совсем просто записывается, хотите, покажу? Тире в схеме означает ударный слог.

Я взял чистый лист бумаги и начертал:

- V / - V / - V / - V /

- V / - V / - V / - V /

Старый знахарь отлучился!

Радуясь его уходу...

Спрашивавший меня задумчиво посмотрел в окно на уже совсем темный переулок, медленно и как-то даже певуче произнес:

- Хорей, - и нехорошо выругался. - Можете забирать свои бумаги, - процедил он, с великим трудом стараясь не потерять самообладания.

Я разочарованно стал складывать в портфель книги, листки, хлеб, пряники, сушки. Мои собеседники нетерпеливо молчали, дожидаясь конца сборов. И тут один из них, тот, который безмолвствовал в течение всей "беседы", не выдержал:

- Я ж тебе говорил, там у них в этом посольстве сплошные шизы!

Тяньшаньские камни

От одной частной шварцвальдской клиники пришло неожиданное приглашение: прочесть пациентам лекцию о современном положении в русской культуре. Интерес к России в Германии тогда, в годы поздней перестройки, подскочил невероятно.

Как я понял из рекламного проспекта, клиника заботилась о душевном здоровье тех, у кого расстроился контакт с внешним миром, кто внезапно почувствовал его отчужденность, потерял ориентацию в жизни. В периоды подобных кризисов, писалось в проспекте, человек с тревогой начинает ощущать в себе незнакомое ему беспокойство. Он не знает, как отнестись к нему, он растерян, смущен, воспринимает его как силу, задумавшую недоброе, желающую сбить с толку, увести в чуждый мир...

Сотрудники клиники рассматривают подобные состояния как "божественную дисгармонию". По их мнению, она появляется, когда человеку становится необходимо проникнуть в сердцевину своего существа, заново ощутить, осознать, организовать себя. Своего рода призыв к Преображению... Преодолевая с помощью психологов, называющих себя "проводниками", а точнее "провожатыми", этот внутренний разлад, человек не только вновь обретает вкус к жизни, но и совершенствует свою личность, находит пути к существованию, наполненному высшим смыслом.

Что может дать моя лекция пациентам, думал я, отправляясь в дорогу, - ведь я не могу рассказать им о своей родине ничего отрадного, а следовательно, хоть как-то способствовать восстановлению их душевного равновесия. Она, как и они, жила в оцепенении перед какой-то непостижимой силой, в страхе сбиться с пути, затеряться в пустыне безвременья, она так же искала выхода и не находила его, но у нее, в отличие от них, не было поводырей...

В Шварцвальде шел снег. Мой автомобиль несколько раз застревал в преграждавших дорогу наносах. Уже давно мне не хватало настоящей зимы, и я радовался этим остановкам. Ностальгически озираясь вокруг, с наслаждением вдыхал морозный воздух, пожирал с высоты глазами бескрайний черно-белый пейзаж.

Клиника располагалась в раскиданных по лесистому холму деревянных домах бывшего горного курорта, построенных в начале века в духе местной крестьянской архитектуры. Я приехал к вечеру, в ранних сумерках на улицах и террасах уже зажигались фонари, начинали дымиться каминные трубы. Все тут внешне было как в старых цветных немецких книжках, чудом сохранившихся в доме моего детства.

За ужином я узнал, что место это известно еще и тем, что накануне первой мировой войны здесь постоянно встречались русские и польские революционеры. Позднее, во время вечерней прогулки, мне показали виллу, где подолгу жил Теодор Герцль. Нередкими гостями в двадцатые годы были здесь и некоторые именитые национал-социалисты.