За закрытой дверью

– Когда принесешь виски… – начала я, переодевшись. – Можешь остаться ненадолго и выпить со мной?

– А это еще зачем?

– Потому что я устала сидеть одна двадцать четыре часа в сутки, – апатично объяснила я. – Не с кем и словом перекинуться. Ты сам-то представляешь, каково это? Иногда мне кажется, что у меня едет крыша. Хорошо бы этим и кончилось. – Я повысила голос: – И что ты тогда сделаешь, Джек? Когда я окончательно сойду с ума?

– Ты не сойдешь с ума. – Он втолкнул меня в комнату и закрыл дверь.

– Я бы не была так уверена! – бросила я вдогонку. – И я хочу виски в нормальном стакане!

Не знаю – действительно ли он поверил, будто я схожу с ума, или дело в том, что на другие мои просьбы он уже ответил отказом, – но как бы то ни было, через десять минут он вернулся с двумя стеклянными стаканами.

– Спасибо, – сказала я, сделав глоток. – Могу я кое о чем спросить?

– Можешь.

– Это насчет дела Томазина. У него жена актриса? Дена какая-то там? Я вроде бы что-то об этом читала, когда ты еще давал мне газеты.

– Дена Андерсон.

– Так значит, эта Дена обвиняет его в нанесении побоев?

– Я не имею права разглашать подробности дела.

– Похоже, все, кто у нас сегодня был, в курсе подробностей. Значит, ты или уже что-то разгласил, или эта информация не такая уж конфиденциальная, – парировала я. – Кажется, он чуть ли не весь свой доход жертвует на благотворительность?

– Это не значит, что он не избивает жену.

– А что там Адам говорил про любовника?

– Он просто хотел меня подразнить.

– Значит, это все неправда?

– Нет. Одна желтая газетенка тиснула эту историю, чтобы облить Дену грязью.

– Зачем им это?

– Энтони Томазин их акционер. Допивай, я не собираюсь оставлять тебе стакан.

Когда он ушел, я вытащила из-под матраса завернутые в салфетку таблетки и пересчитала. Двадцать. Было совершенно непонятно, хватит ли их, чтобы убить Джека, тем более что часть я собиралась опробовать на себе – хотела понять, насколько сильно они действуют и растворятся ли в жидкости, если их растолочь. Я отправилась в ванную, оторвала два кусочка туалетной бумаги и, поразмыслив, взяла четыре таблетки: этого должно было хватить, чтобы я уснула, но не заработала интоксикацию. Завернув таблетки в бумагу, я положила их на пол и старательно растерла ногой. Потом за неимением посуды высыпала крупинки в крышечку из-под шампуня и добавила немного воды. Какая-то часть растворилась, но этого было недостаточно; поняв, что остальные таблетки придется истолочь буквально в пыль, я выпила свое зелье.

Минут через пятнадцать меня потянуло в сон, я почти сразу заснула и проспала как убитая четырнадцать часов. Проснулась с туманом в голове и какой-то совершенно невообразимой жаждой. Джек весил вдвое больше меня, и я рассудила, что, если дать ему восемь таблеток, эффект будет примерно тот же, но оставшихся у меня шестнадцати таблеток явно недостаточно, чтобы его убить. Это удручало: значит, мне самой придется доводить дело до конца, пока он будет без сознания. Конечно, я хотела видеть его мертвым, но сомневалась, что смогу сходить на кухню за ножом и всадить его ему в сердце, когда придет время.

Решив не забегать вперед, я сосредоточилась на ближайшей цели: добиться, чтобы Джек, принося виски, оставался со мной подольше. Аргументы те же – я схожу с ума оттого, что целыми днями ни с кем не разговариваю. Я рассчитывала, что в конце концов его потянет выпивать вместе со мной, как в день рождения Милли. В противном случае у меня не осталось бы никакой возможности подсыпать ему таблетки.

Удача улыбнулась мне, когда дело Томазина перестало казаться Джеку таким уж однозначным. Прошла первая неделя заседаний; я сидела на кровати и, прихлебывая виски, слушала его жалобы на многочисленных свидетелей, которых Энтони Томазин вызвал в суд, чтобы они охарактеризовали его моральный облик и репутацию. Я заметила, что Джеку самому не помешает выпить. Он сходил вниз и принес виски и себе. С тех пор он каждый вечер приходил с двумя стаканами и засиживался у меня все дольше, и тогда я поняла: ему нужно с кем-то говорить о происходящем в суде. В детали он не вдавался, однако и без того было ясно, что Энтони Томазин с нескончаемым потоком влиятельных заступников, характеризующих его самым лучшим образом, выстроил железобетонную защиту. Дело затягивалось; Джек ни разу не заговорил о Таиланде, и я подумала, что он отменил или отложил поездку.

Накануне запланированного вылета он, как обычно, поднялся ко мне с двумя стаканами.

– Пей скорее, – сказал он, протягивая мне виски. – Тебе еще вещи собирать.

– Какие вещи?

– Забыла? Мы завтра едем в Таиланд.

Холодея от ужаса, я подняла на него глаза.

– Но как мы поедем, если суд еще не закончился? – выговорила я заикаясь.

– Закончится завтра утром, – угрюмо ответил он, щедро плеснув себе виски.

– Я и не знала, что присяжные уже ушли совещаться…

– Два дня как совещаются. Обещали вынести вердикт завтра до обеда.

Приглядевшись, я заметила, что вид у него изнуренный.

– Но ты ведь выиграешь?

Он залпом осушил почти весь стакан.

– Тупая тварь соврала мне.

– Ты о чем?

– У нее был любовник.