За запертой дверью

Все музыкальные и танцевальные уроки проводили в бывшей столовой женской гимназии. Хотя это только так говорилось: гимназия гимназисток никогда не видела. Меценаты, что взялись перестраивать Имтум чуть не полвека назад, быстро передумали и оставили многие из своих начинаний. Так и сложилось, что вытянутое здание с нежно-голубыми стенами и красной крышей не имело точного назначения. Столовую определили музыкантам и танцорам, прочие помещения под другие нужды.

У деревянной двери с нарисованным жёлтой краской скрипичным ключом Леся немного помедлила. «Теперь уже меньше года», – напомнила она себе и с силой дёрнула ручку. Тугая дверь нехотя отворилась и впустила серый осенний свет в темноту узкого коридора, ведущего в просторное помещение с вереницей больших окон и широким помостом у дальней стены.

Оказавшись в зале, Леся бросила салоп и сумку на скамейку под окном, поднялась на сцену и встала в первом ряду. Остальные девочки уже были на местах.

Через несколько минут из двери в дальнем конце зала вышла учительница. Ольга Андреевна грациозно проплыла по скрипучему полу мимо безликих стен с откалывающейся краской понизу и жёлтыми подтёками сверху. Романтичная фигура в белоснежном наряде с оборками казалась здесь столь неуместной, что выглядела зловеще. «Хор унылых мертвецов под предводительством призрака», – подумала Леся, но сразу же собралась и вместе с остальными поздоровалась нараспев, как полагалось.

Убедившись, что все девочки на сцене, Ольга Андреевна подняла руку, немного выждала и дала знак к распевке. Леся всё делала по правилам: открывала рот, дышала животом, старалась выдавать нужные звуки, но ничего толкового не выходило. Пол под ногами вздрагивал каждый раз, когда тучная Катюшка из первого ряда переступала с ноги на ногу, в горле першило от прохладного воздуха, а стоявшая сзади Настька недовольно фыркала и подталкивала Лесю в спину кончиками пальцев.

Не прошло и половины занятия, как Ольга Андреевна опустила голову и, отставив локоть в сторону, положила руку на грудь. Девочки остановились: эта поза означала, что поют они хуже некуда.

– Дамы, – с горечью проговорила Ольга Андреевна, – вы должны вкладывать в голос душу. Неужели вам не жаль бедного водяного?

Леся не видела смысла жалеть водяного из песни, которую они разучивали. Влюблённый в русалку водяной поднял со дна остров, засадил его цветами, а берега усыпал драгоценными камнями, чтобы покорить сердце избранницы, но был отвергнут. Леся мало смыслила в любви, но даже она понимала: неразумно дарить русалке остров, если она не может на нём жить.

– Дамы, дамы, – призвала к порядку Ольга Андреевна перешёптывающихся девчонок. – Мы с вами занимаемся искусством. Когда вы поёте, вы должны переноситься в музыку. История, которую вы рассказываете слушателю, должна оживать вокруг вас.

Всё время, пока Ольга Андреевна говорила, её правая рука порхала в воздухе, словно дирижировала. Вдруг рука остановилась, пальцы изящно распрямились и указали на одну из девочек:

– Анна, что ты видишь, когда поёшь?

– Золотой остров с зелёными изумрудами, – опустив глаза, ответила Анна. Леся не сомневалась, что Аня, как все, видит полутёмный зал и истёртый пол.

– Прекрасно, – выдохнула Ольга Андреевна. – Любонька, что видишь ты? – рука учительницы, как стрелка компаса, быстро перебежала от одного края ряда к другому.

Услышать, что придумала Любонька, Лесе не удалось. Слова заглушил шёпот за спиной: «А я только твои рыжие пакли и вижу. Когда ты уже уберёшь от меня свои кучеряшки?» Сказав это, Настька проблеяла овцой. Лесю сравнение задело.

– Отрасти свои и не завидуй, – ответила она, почти не раскрывая рта и не оборачиваясь.

– Мне твои лохмы кудрявые уже в кошмарах снятся. Так и лезут в рот, и душат, душат, – шипела Настька, пока Ольга Андреевна выбирала новых жертв. – Может, тебе ленту подарить и показать, как косу заплетают? Или ты боишься, что Славка тебя без этой копны замечать не станет?

Леся вспыхнула, как спичка. Ладно волосы, но подозревать, что ей нравится Славик уже слишком. Она повернулась к обидчице:

– Чучелко лысое, вот ты кто…

Леся ещё много чего хотела сказать, но голос Ольги Андреевны заставил её развернуться:

– Олесия, Олесия, как это понимать?! Что за выражения? Немедленно извинись перед Анастасией.

От обиды Леся плотно сжала губы и часто заморгала.

– Давай, дурында, извиняйся, – прошептала Настька в самое ухо.

Ольга Андреевна выжидательно смотрела на Лесю. Нужно было решать: просить прощения или уходить.

Ссориться Леся не любила. Будь её воля, сидела бы сейчас дома, вырезала фигурки из бумаги. Но три года назад маменька распознала у Леси способность к пению и отправила в хор. И Леся пошла, лишь бы с маменькой не спорить. И вот, пожалуйста, хорошее начинание обернулось катастрофой. Но одно дело объясняться с маменькой, другое – просить прощения у Настьки, которая сама виновата.