За зашторенными окнами

Борис никогда не понимал выбора жены Ильей. Хотя, наверное, Илья Бориса – тоже. Да, его никто не понял, когда он после морфлота вдруг приехал в Москву с Риммой. Нет, ну ситуация эта, прямо скажем, нередкая. Солдатик – добыча легкая, а тут и вовсе морячок. Один – на целых три года, да вдали от дома, да от женской ласки, да от вкусной еды. И вдруг встречает девушку. Которая и приголубит, и накормит, и слово ласковое скажет. Понятное дело, кажется, прекраснее нет. Вот и везут солдатики своих любимых домой, в Москву. А тут взглянут на них на фоне коренных москвичек, так сразу и стараются куда-нибудь новоиспеченную жену запрятать. Со всех сторон на них сыплются насмешки или, что еще обиднее, встречают они жалостливое сочувствие. Влип парень, поторопился.

Только все это не про Бориса. Борис не торопился, если хотите, даже просчитал, что именно Римма станет для него опорой. Он все про себя знал. Что толковый, что грамотный, что может далеко пойти. Но нужен был ему буфер, обязательно нужен. Без него никуда. Нужен был человек, который мог бы подставить плечо, где-то похвалить, а где-то и отругать, а что-то и просто сделать за него. Московские фифы, которых Борис перевидал немало, требовали внимания к себе. «Ах, ох». Под окнами стой, серенады пой, сумки тащи, истерики выдерживай. И при этом изображай неземную радость. Да при чем здесь радость?!

С Риммой не надо было напрягаться и «мачо» из себя изображать не надо. Женщина-мать? Наверное, и в этом правда была. Может, и самая главная правда.

Борис рано остался без родителей, нелепая автокатастрофа. Он отдыхал в пионерском лагере. Доставал пионервожатых своими уже не детскими выходками, и в один из выходных вдруг вместо родителей приехала тетка, мамина сестра. Очень похожая на маму. Но не мама, и пыталась объяснить, что мамы уже не будет в его жизни никогда. Глотала слезы, гладила его дрожащей рукой по голове и отводила глаза. Родители погибли накануне, как раз когда ехали к нему в лагерь, навестить. Они приезжали через выходной, безумно скучая по своему оболтусу-сыну.

С гитарой наперевес и вечными огромными сумками с сушками и сухарями. Все остальное было возить запрещено, чтобы не отравить подрастающие организмы. Мама доставала два термоса. Один – с домашними пельменями, другой – с котлетами. Как в него столько влезало, и зачем она привозила два вторых? И они все вместе дружно ели, разложив одеяло на ближайшей опушке. На свидание отводилось ровно два часа, время тихого часа. За это время нужно было все съесть, рассказать все новости, что дома, что в лагере. Родители никогда не читали ему нотаций. Ну, нашкодил, ну, вымазал зубной пастой ночью девчонок. С извинениями выслушивали упреки вожатой, клятвенно обещали в присутствии сына, что олух такого больше не сделает, и больше к этому не возвращались. Им было о чем поговорить. Папа брал гитару и пел их любимую:

«О, моя дорогая, моя несравненная леди!» Юрия Визбора.

Потом его воспитывала тетка. Родная мамина сестра. Милия и Лилия. Лиля – это мама. А Миля – только тетя. Падающая в обморок от проделок племянника, никак не понимавшая, почему он такой и за что ей все это досталось. И смерть единственной и любимой сестры, и обуза в виде неадекватного, как ей казалось, детеныша. Единственное – хорошо учился. Но поведение… А в Бориса после смерти родителей как бес вселился, он никак не мог понять, почему жизнь так обошлась с ним, в чем он провинился.

И мечтал, что когда-нибудь у него будет эта семья. Он построит в ней то, что так рано потерял.

И ему будет кому спеть: «О моя дорогая, моя несравненная леди»…

Римма совсем не походила на маму. Прямо противоположная маленькой и хрупкой Лиле, мощная Римма мгновенно приковала его внимание.

Борис сразу оценил ее рост, ее формы и ее неженские прямоту и напор. Он вдруг почувствовал, наконец, родного человека. До боли, до дрожи. И на тот момент ему казалось, что он ее недостоин и она никогда не согласится стать его женой. Почему она должна выйти за него? Кто он? Неудачник, из института выгнали, ничего в жизни не достиг. Не чета Римме. Ее мать – уважаемый человек в городе, хорошая квартира во Владивостоке. А что мог предложить он, Борис?

Поэтому так по-глупому и начал тот, самый важный для себя разговор. И чуть было не испортил все дело!

А когда разобрались, Римма сказала так:

– Едем в Москву, мне остался последний курс, переведусь на заочный, а тебя восстановим в институте.

– А может, ну его, институт? На что жить-то? У нас ни вечернего, ни заочного, по-моему, нет.

– Я тебе что сказала: институт оканчивай. Работу я найду, тебя тоже куда-нибудь пристроим, не боись. Но главное нам – тебя выучить. Ты башковитый, все у нас хорошо будет.