За землю Русскую

— Нет смелее суздальцев в пешем бою против конного войска, — сказал Александр. Он был на том же холме, откуда наблюдал за движением крестоносцев по озеру. Похвалив суздальцев, Александр обернулся и позвал Олексича. — Не пора ли, Олексич, тебе плечи размять?

— Пора! — воскликнул воевода. — Вели, княже!

— Возьми молодую дружину…

— Иду на помощь суздальцам, — не дослушав Александра, перебил его Олексич. — Тяжко им биться с железным полком…

— Нет, не с передними лыцарями искать тебе встречи, Олексич, иное велю. Лыцарские сторожи на льду Узмени охраняют латынянам путь к своему берегу. Иди с дружиной на озеро, секи вражеские сторожи, лови конного и пешего — всех, кто пойдет к нам от вражьего берега, кто побежит к себе с поля. Закрой пути и стой крепко. А ты, витязь, — Александр взглянул на Ивашку, стоявшего среди ближних дружинников, позади Олексича, — вели трубить в трубы! Пусть выйдут на поле полки правой и левой руки. Не ведают меченосцы силы нашей, пора им испытать бой с новгородцами. А затрубят трубы, скачи к секирному полку, скажешь Устину — пора!

Солнце поднялось выше и ярко осветило поле. Окрашенный кровью снег заиграл, переливаясь ослепительными радугами.

Точно грозная победная песнь раздались звуки труб. И не затихла песнь, а темный и лохматый бор, казавшийся холодным и безлюдным, вдруг ожил, ощетинился копьями, засверкал железом шеломов и кольчуг. Поднятые щиты скрывали лица воинов.

Крестоносцы, не ожидавшие увидеть справа и слева новгородцев, остановились. Новгородцы тоже не начинали битву.

— Пресвятая дева!

— Так хочет бог! — разнесся над полем крик крестоносцев.

— За Русь!

— За святую Софию!

— За Великий Новгород! — ответили новгородцы боевым кличем. Цепь рыцарей, ограждавшая крылья пешего войска крестоносцев, поредела. Оттесняя от пешцев рыцарей, новгородцы окружали их. Сброшенные с коней железные всадники барахтались на снегу. В пылу сечи их попирали ногами свои и чужие воины.

Выше и выше поднималось солнце. Яркие лучи его распустили снежный наст; он стал притаивать. Бор, окружающий поле битвы, недавно еще, в ночной мгле, казавшийся глухим, непроглядно темным, теперь ожил, повеселел, заискрился звонкой зеленой смолью.

Воевода Тулубьев бился пеше. Разгорячась в битве, вырвался он вперед. Сердце не знает устали, не отмахалась рука, но, кажется, тяжелее стал меч; много вражьей крови пролил он, притомился. А вокруг никого из своих; куда ни глянь — вражьи копья перед очами. Неужто не постоять за себя Силе Тулубьеву? Неужто придется ему лежать рядом с поверженными чужими воинами на окровавленном, истолченном тысячами ног людей и коней, разволгшем на солнце снегу? Стоек в бою Сила, остер его меч; высоко поднимается он. Отпрянут латыняне, но некогда богатырю перевести дух, не потом — кровью обливается он под кольчугой. И когда близкой-близкой казалась гибель, пришли на помощь воеводе Филипп и Власий Соломничи с псковичами. Разметали они рогатинами латинских латников. Сила Тулубьев опустил меч, полой кафтана, выступавшей из-под кольчуги, утер пот.

— Спасибо, други! — сказал он Соломничам. — Вовремя доспели вы, угомонили черное воронье. В одних не осилить бы.

Ржут кони. От звона железа и криков воинов разносится гул далеко, по всей необъятной пустыне озера. Так и кажется — всколыхнется оно, дробясь взыграет ломкими ладонями льдин; треск и скрежет их заглушит шум сечи.

Но нет, не обезумело озеро, мало еще пролито крови. И солнце не меркнет. Лизнет лучом поднятый меч, и полыхнет булат словно белая молния. Не пора ли садиться на коней засадному полку, выйти из-за укрытий? Пора! Но медлит Александр. Нет его слова дружине. Не копья засадного полка позади пешего войска крестоносцев на льду Узмени, а рога и бочки рыцарских шеломов. Задний рыцарский полк заградил путь на озеро своим пешцам.

Ранен воевода Василий Спиридонович. Не уберегся от копья рыцаря. Разорвана кольчуга на правом плече, снег под Спиридоновичем обтаял от горячей крови. А рядом новгородцы, бьются они с латинскими латниками, страшно бьются.

Ивашко спешил к сотнику Устину со словом князя. Время выйти на поле секирному полку. На пути к Устину Ивашку остановил Василий Сухой.

— Постой, витязь, скажи: долго ли нам жданками тешиться?

— Васюк! — обрадовался Ивашко, узнав Сухого. — Где Устин?

— Там! — Сухой показал в глубь бора. — Тяжко ждать, витязь, ноги морозит в снегу стоючи. Секирники мы, а секира-то — вот она, — Васюк поднял секиру, — страшусь, не заржавела бы.

— Не заржавеет. То ладно, Василий, что встретил тебя не на торгу, не на Буян-лугу, не охальником, а секирником княжим. Удачи тебе в бою!

— Спасибо! — отозвался Сухой. — Охотой пришел я в секирный полк. Нет больше Васьки, каким знал ты меня на Новгороде, где озорничал я с безделья, силу свою не знал куда избыть. Смерти я не страшусь, витязь, и головы перед латинами не склоню. А после авось встретимся, как погуляем в поле… Может, и на круг выйдем, силой похвалимся… Полюбовно.

— Буду стоять перед тобой, Василий, — ответил Ивашко и понукнул коня. На ходу он повернулся и крикнул — Встретимся коли — поиграем.