«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

Не раз я задавал себе вопрос: нарочно ли морят немцы голодом людей в лагерях или же захлестнувшая их гигантская волна пленных мешает им справиться со своей задачей? Правда, трудно было организовать довольствие пяти миллионов людей в то время, когда все внимание было направлено на фронт. Но почему же тогда в лагерях раздевали людей, отбирали у них сапоги и котелки? Почему комендант лагеря в Ярославе приказал собрать и сложить на площади те доски, на которых должны были спать пленные в землянках, заставляя этим самым людей спать в грязи? Чем объяснить то обстоятельство, что пленного за простое непослушание протыкали штыком?

Конечно, в лагерях военнопленных комендант являлся вершителем судьбы всех тех десятков тысяч людей, которые попадали под его опеку, и от личных моральных качеств каждого отдельного коменданта зависели и жизнь, и смерть этих подневольных людей. Но и основные инструкции правительства, которые давались этим комендантам, ставили последних почти в столь же безвыходное положение. Что касается коменданта лагеря в Ярославе, то это был отвратный и жестокий человек.

Однако отношение администрации и охраны лагерей к пленным в немалой степени зависело и от непонимания ими друг друга. Как правило, в лагерях с десятками тысяч пленных имелся один или два хороших переводчика (лучшие переводчики были взяты во фронтовые части), а все остальные или очень плохо говорили по-русски, или же плохо говорили по-немецки. Пленных очень часто били и гнали, не понимая их нужды и просьбы. Это обстоятельство, в свою очередь, вызывало злобу и вражду пленных к немцам, что последние чувствовали и относились к пленным еще строже.

В том же Ярославе, в лагере № 2 (нумерации лагерей я точно не помню), было 10 000 человек. В этом лагере люди выглядели много лучше, чем в первом, и на расспросы об их жизни пленные не высказывали особых жалоб. Они пеняли на тоску по родине и на то, что их судьбой никто не интересуется. Пленные эти были особенно довольны своим комендантом, о котором отзывались, как о родном отце.

Как-то я улучил момент, когда комендант был один, и, подойдя к нему, поблагодарил его за заботу об этих несчастных людях. Комендант выслушал меня и сказал:

— Мне не нужна ваша благодарность. У меня у самого два сына на фронте, и не сегодня, так завтра они могут оказаться в таком же положении, в какое попали эти несчастные люди. Может быть, и им тогда кто-нибудь поможет. То, что я делаю, я делаю от души, но и мои возможности ограничены, чтобы помочь этим несчастным людям, как я того хотел бы, чтобы сохранить им жизнь. Я состою комендантом этого лагеря всего лишь два месяца, и за это короткое время мои волосы успели поседеть.

Как-то ночью шел сильный дождь и на улице было страшно темно. Мы сидели у себя в комнате и готовились к работе на завтрашний день. Вдруг раздались сначала одиночные, а потом и частые выстрелы. Предположив, что это стреляют польские террористы, мы потушили свет и стали выжидать дальнейших событий. Стрельба все продолжалась, и скоро на улице, где мы жили, появились автомобили, которые останавливались, щупая близлежащие улицы и огороды прожекторами. Через некоторое время стрельба поредела и перешла на одиночные выстрелы, но усилилось автомобильное движение, увеличился свет прожекторов, лучи которых осветили и нашу комнату. Мы не могли понять, что все это означало. На улицу выйти было нельзя, а расспрашивать немцев нам было неудобно.

На следующее утро мы узнали, что ночью немцы вели колонну пленных с вокзала через город в лагерь и что пленные, воспользовавшись темнотой в городе (улицы не освещались), разбежались. По бегущим и шла стрельба. Эту весть мы встретили молча, нервы у всех были натянуты, и никто не мог выговорить спокойно слова. Молчал и наш председатель. Тем временем к дому подошел наш грузовик, куда мы и стали но одному взбираться. Кузов его оказался свежевымытым, но на боковых стенках и на полу местами чернели сгустки крови.

Мы вышли из машины и отказались ехать на работу. Мы поняли, что и наш грузовик ночью собирал и вывозил расстрелянных пленных.

В этот же день выяснилось, что ночью конвоиры вели с вокзала партию откуда-то издалека привезенных в Ярослав украинских пленных для передачи их украинскому комитету. Пленные об этом плане ничего не знали и, воспользовавшись ночной темнотой, решились на бегство, думая, что этим спасут свою жизнь. По ним-то и шла стрельба.

Наш отказ ехать на машине, вывозившей убитых пленных и еще запачканной их кровью, привел нашего председателя в ярость. Он попытался сделать разнос шоферу за то, что последний был так неосторожен, но шофер не остался в долгу и, не менее грубо огрызаясь, оправдывался тем, что он работает со вчерашнего утра и еще не спал. Кончилось это дело тем, что мы пошли в лагерь пешком. По дороге в канаве, прилегающей к шоссе, мы видели одиночные трупы убитых пленных, не замеченные в темноте немцами.