«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

Оказывается, в лагерях водились санитарные землянки (я говорю о лагерях, где люди размещались в землянках, но были и лагери, где пленные жили в палатках, а в некоторых лагерях их размещали в сохранившихся старых русских казармах), но в распоряжении врачей не было никакого инструмента, медикаментов и перевязочных средств. Больные в этих землянках лежали на голой земле и обслуживались примитивными народными средствами. Этот же врач (русский) рассказал мне, как однажды ночью ему пришлось сделать операцию больному аппендицитом, изъяв отросток при помощи гвоздя, причем освещением служили спички, зажигаемые стоявшим рядом «ассистентом»-пленным. Случай этот оказался тяжелым, и отложить операцию до утра было невозможно, а для немедленной операции под руками у врача ничего не было. Поэтому пришлось идти ва-банк: достать спички, раздобыть гвоздь (гвозди в лагере являлись продуктом для обмена, и каждый пленный, выходивший на работу, старался подобрать или иным способом раздобыть гвоздь), расплющить его, наточить и заменить им операционный нож. И поразительнее всего, что проведенная таким образом операция оказалась удачной и пациент остался жить.

Не менее интересный случай имел место в 1942 году в Русской народной национальной армии[8], когда тяжело раненному осколком гранаты в живот капитану Каштанову врач сделал ночью операцию, вырезав у него полжелудка; операция протекала под открытым небом, при свете автомобильных фар и прошла блестяще.

Время шло, и пленные в лагерях с каждым днем все больше и больше слабели. Молодые и сильные организмы, полные жизни, постепенно доходили до полного истощения, и вместе с тем острая жажда жизни как-то притуплялась, потухала и сменялась безразличным отношением как к самому себе, так и ко всему окружающему. Наступала депрессия, и жизнь постепенно потухала, унося людей в иной мир. К тому же с наступлением холодов смертность повышалась. В лагерях, где было сосредоточено по 30 и 40 тысяч человек, ежедневно умирали в среднем по пятьсот человек. Полуживые пленные целыми днями таскали но лагерным дорожкам на носилках, представлявших собою четыре вместе сложенные доски, а то и просто за ноги, без всяких носилок покойников на свалочное место, откуда затем уже на телегах их вывозили в братские могилы. Вид этих процессий был кошмарен. Нельзя было без содрогания смотреть на транспортирование скелетов-трупов с торчащими в стороны тонкими, как палочки, руками и ногами и с обмазанными глиной лицами. Нередко такая процессия останавливалась, прося у мимо проходящих товарищей помощи, ибо люди, сносившие покойников, не в силах были справиться со своей ношей. Но нередко пленные и без всякой ноши увязали в глубокой лагерной глине и, не будучи в состоянии вытащить ноги, оставались стоять на месте до тех пор, пока кто-нибудь им не помогал. Глядя на все это, я приходил в отчаяние от сознания, что значение живых людей в этой обстановке сведено на нет и что с мертвыми здесь обходятся, как с падалью. Ни о религии, ни о культуре, ни о гуманизме даже и говорить не приходилось. Эти понятия были в этом страшном месте неуместны. Царство смерти вступало тут в свои права, пожиная обильный урожай, а доведенные до отчаяния люди, стараясь вырваться из цепких лап смерти, нередко превращались в подобие животных.

На дошедших до полного истощения пленных их же товарищи смотрели, как на живых покойников, и если среди них оказывались люди, потерявшие всякие моральные устои и не брезгавшие ничем, то они устанавливали слежку за умирающими и, дождавшись момента смерти, раздевали покойников догола. При этом нередки были и случаи, когда зимой, в мороз раздевали человека, еще не отошедшего в потусторонний мир.

Мне не раз приходилось слушать жалобы врачей на то, что при освидетельствовании покойников бывали случаи, когда среди них обнаруживали еще живых людей, но голых.

В таких случая, как сами врачи, так и здравомыслящие пленные оказывали помощь несчастному. Находились и люди, которые устанавливали очередь и на определенный срок давали свои шинели, чтобы прикрыть умирающего, упрашивали кухонное начальство отпустить доктору немного горячей воды и, таким образом, отогревали жертву мародеров. Правда, в отношении охотников за умирающими применялись страшно жестокие меры наказания их же товарищами по несчастью, но деморализация части пленных дошла до такой степени, когда и жестокие наказания не смущали их. Дошло до того, что мародеры действовали организованно и при этом каждая группа этих людей старалась ни в коем случае не допустить мародеров из других землянок к своей: каждая такая «организация» могла пользоваться добром, остающимся от покойников только своей палатки. При этом для очистки совести перед тем, как раздеть покойника, смерть его устанавливали при помощи зеркала, то есть перед тем, как раздеть покойника, к губам его прикладывался кусок жести из консервной банки, и если глянцевая поверхность жести не покрывалась потом, покойника считалось возможным раздеть.