«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

Приобретенное таким путем барахло шло тут же на лагерный «рынок» (если можно назвать так подпольную торговлю, имевшую место почти во всех лагерях), где обменивалось на баланду, бутерброды и сигареты, которые вносились в лагерь полицией и разными другими людьми с воли.

Несколько слов о лагерном «рынке». Разными неведомыми путями в лагери вносились продукты питания и курево, которые обменивались там на золотые зубные коронки, кольца, часы и вообще на все то, что представляло собой ценность. Было страшно слушать о том, как снимали лагерные спекулянты при помощи того же гвоздя золотые коронки с зубов своих товарищей. Конечно, слабовольные люди очень скоро становились жертвой лагерных рвачей, ибо тот, кто променивал свою шинель, гимнастерку или паек на папиросы, был обречен на смерть. В условиях плена он погибал или от простуды, или от истощения.

Бывали случаи, когда покойников обнаруживали по утрам с вырезанными ночью ляжками или же с вынутыми сердцем и печенью. Виновников таких преступлений свои же строго наказывали. Таковых выискивали, арестовывали, устанавливали их виновность и передавали их немцам на расстрел. И тем не менее каннибализм не прекращался.

Немецкая администрация, не будучи в состоянии справиться с ею же порожденными ужасами, прибегала к помощи внутренней полиции, которая подбиралась из пленных. Как правило, внутренняя полиция формировалась из людей здоровых, крепких, но аморальных. Эти человекообразные животные не знали ни жалости, ни сострадания к своим товарищам. Они безнаказанно избивали людей и нередко запарывали их до смерти. Имена Василия Васильевича Колесниченко и Личманенко, как проклятие, останутся в памяти каждого пленного, сидевшего в холмском лагере, на всю жизнь. При помощи тех же полицейских вносились в лагери и продукты для черного рынка. Полицейские в лагерях были хозяевами положения, и на фоне истощенных лиц пленных их лоснящиеся от жира физиономии вызывали общее отвращение и ненависть.

Нередко на полицейские должности попадали коммунисты, и, чтобы приобрести доверие немецкой администрации и выслужиться, они расправлялись с людьми похуже немцев. Как ни странно, но немцы таким полицейским из пленных доверяли во всем, и нельзя было убедить их в том, что эти господа делают в лагерях большевистское дело. С этим явлением мне и потом приходилось встречаться много раз, и каждый раз мои попытки убедить немцев в том, что эти господа, только и знающие, что щелкать каблуками, на все отвечать «яволь!» и терроризировать народ, являются большевистскими агентами и выполняют большевистские задачи, ни к чему не приводили. Немцы доверяли охотно только тем, кто беспрекословно исполнял их волю.

В холмском лагере находился среди пленных Василий Иванович Карпенко. Этот господин вошел в доверие к немецкому коменданту лагеря и был взят в комендатуру для допросов (в роли следователя) поступавших в лагерь пленных. В связи с характером его работы немцы вывели его из лагеря и поселили в городе на частной квартире. Карпенко стал доверенным лицом немецкой комендатуры и бичом для тех пленных, которые попадали в его руки. Имя Карпенко произносилось всеми с отвращением, и его бы наверняка придушили, если бы он оставался жить в лагере. Очевидно, предусмотрев это, немцы вывели его из лагеря заблаговременно, а добраться к нему в городе было невозможно. Но в один прекрасный день Карпенко вовсе скрылся, а потом выяснилось, что он присоединился к польским партизанам. Немцы постарались этот вопрос замять.

И второй пример: в седлицком лагере начальником полиции был назначен один русский полковник из пленных. Это был здоровый, высокий мужчина с одутловатым и рябым лицом. С громадной дубиной в руках он целыми днями расхаживал по лагерю и творил суд и расправу собственноручно. Пленные его боялись и старались всеми силами не попадаться ему на глаза. Помню, как однажды я попробовал воздействовать на его лучшие чувства, но этот зазнавшийся господин в грубой форме заявил мне, что он назначен комендантом немецкой администрацией и что ему нет до меня никакого дела. Тогда я попробовал поговорить с немецким комендантом лагеря, но и комендант ответил мне, что, мол, мы, немцы, не можем справиться с этими людьми без помощи полковника, а потому и сместить его не можем. Так это животное и осталось палачом своих товарищей по несчастью.

Однако нельзя сказать, что среди полицейских не было порядочных людей. Мне помнится старший полицейский в этом же холмском лагере. Это был молодой человек, лет 25, с высшим образованием, по национальности грузин. Звали его Сандро Жвания. Несмотря на деморализованность, существовавшую в лагерях, он сумел взять лагерь в руки и установить в нем относительный порядок (достичь полного порядка в лагерях было невозможно), и вместе с тем отношение его к пленным было гуманным и отзывчивым. Его все любили. Пленные вспоминали его с благодарностью.