«За землю, за волю!» Воспоминания соратника генерала Власова

Я не стал бы здесь приводить вышеописанные примеры, если бы они не являлись характерными для психологии русских военнопленных того времени. Повторяю, таких примеров и, может быть, еще более характерных можно было бы привести множество, и с точки зрения организации антибольшевистской борьбы, они доказывают, что гибель четырех миллионов русских военнопленных зимой 1941 года нужно рассматривать как ужасное преступление по отношению к погибшим и как упущенную возможность освободить Россию от преступной власти, а все человечество — от угрозы захвата его этими же преступниками.

Весть о критическом положении военнопленных в лагерях через членов комиссии очень быстро дошла до Берлина и подняла на ноги всю русскую эмиграцию. Вопрос о помощи военнопленным стал в эмигрантской среде самым животрепещущим вопросом; священники с амвона призывали свои паствы к оказанию помощи братьям, погибающим в неволе, а общественные деятели создавали комитеты по сбору пожертвований и продолжали делать это до самого конца войны. Достигнуть удовлетворительных результатов не удалось по двум причинам: 1) в Германии все было рационировано, и посильная помощь эмиграции являлась поэтому «каплей в море» по сравнению с той стихией голода и нужды, которая захватила многочисленные лагери военнопленных, раскинувшиеся на территории Германии, Польши и оккупированной части России и 2) доставить пожертвования военнопленным, доступ к которым был гражданскому населению запрещен, было необычайно трудно. Приходилось ограничиваться случайными передачами; у лагерей военнопленных целыми днями маячили мужчины и женщины, пытаясь улучить момент, чтобы передать пленным принесенное.

Кстати, то же самое происходило в это время и на территории России. Босые и изможденные женщины неделями переходили от одного лагеря к другому, разыскивая своих мужей, сыновей и братьев, чтобы передать им пару белья или немного еды. Часто случалось, что женщины эти, найдя в конце концов в одном из лагерей своих мужей, сыновей или братьев и передав им то малое, что имели сами, шли в окрестные деревни, собирая милостыню для поддержания родных за колючей проволокой. И, нужно быть справедливым, таким женщинам лагерное начальство очень часто шло навстречу, принимая передачи и устраивая свидания с родными и близкими людьми.

Нужно отметить, что более существенную помощь смогли оказать своим военнопленным украинские комитеты, пользовавшиеся большим расположением германских властей, чем русские. Воспользовавшись распоряжением Гитлера о роспуске из лагерей военнопленных-украинцев (сентябрь 1941 года), комитеты эти устраивали питательные пункты, принимали выпускаемых из лагерей пленных, кормили, поили их и направляли по месту жительства. Как было сказано выше, украинские комитеты помогли и многим русским пленным, вырвавшимся из лагеря под видом украинцев.

В конце декабря 1941 года, когда меня не было в занимаемой мною комнате, из запертого чемодана была изъята моя записная книжка с заметками, а вслед за тем, несмотря на то что другие комиссии продолжали работать, нашу комиссию распустили, вследствие чего дальнейший доступ в лагери военнопленных для меня и моих товарищей был закрыт. Мы были страшно огорчены этим обстоятельством. Казалось, что, попав в это царство смерти, мы сами заболевали какой-то особенной лагерной болезнью: нас неудержимо тянуло к беспризорным и обреченным людям, томившимся за колючей проволокой лагерей военнопленных, где, с одной стороны, шла упорная борьба за жизнь, а с другой — значение пленного как человека было сведено к нулю. Невыносимым было сознание, что на глазах у всего культурного мира бессмысленно умирали медленной смертью невинные люди, миллионы людей, права которых на жизнь и свободу были неоспоримы. И никто им не протянул руку помощи…

Со времени вышеописанных событий прошло уже десять лет, но каждый раз, когда я мысленно возвращаюсь к страшным картинам зимы 1941 года в лагерях русских военнопленных, передо мною развертывается вся глубина духовного падения человечества нашей эры и становится страшно как за наше настоящее, так и за наше будущее. Куда делась христианская культура, которой мы так кичимся, куда делись гуманизм и мораль XX века? И за что две тысячи лет тому назад Христос принял крестные страдания, если в XX веке мы вновь должны были очутиться в зверином царстве, где бесчеловечность, алчность и жестокость людей не знают предела?