Пусть читатель не подумает, что я занялся саморекламой. Я остановился на этом выступлении, чтобы охарактеризовать политические и национальные настроения у этих бедных, измученных коммунистами и замученных нацистами русских людей, над которыми каждый безнаказанно творил, что хотел.
После меня выступил капитан Каштанов, а потом и Мельников. Оба они говорили прекрасно, и им одобрительно аплодировали. Вдруг из зала поднялся какой-то паренек и, подойдя к рампе, попросил разрешения сказать и ему несколько слов. Он оказался западноукраинцем и природным оратором, говорил смело и так захватил внимание и настроение присутствовавших, что ему аплодировали без конца. Потом выступили еще двое из организаторов и о. Константин с прекрасно построенным заключительным словом. Когда мы покидали зал, у выхода стояли толпы рабочих и пленных, и каждый тянул нам руку со словами благодарности. После вечера организаторы пригласили нас к себе на ужин, а затем мы спокойно вернулись в Катовицы на ночлег.
Оказалось, однако, что местные эсэсовцы решили меня арестовать, но поскольку я представлял Власова, то они запросили Главное управление СС в Берлине, а те, в свою очередь, спросили, видимо, Крегера, тот поставил в известность Власова, а Андрей Андреевич, не зная, что я там натворил, сказал, что Кромиади представляет там меня, и кто решил его арестовать, пусть сперва арестуют меня. Так меня не тронули, и обо всем этом я узнал, вернувшись в Берлин.
На следующий день в Катовицах меня пригласил на чашку кофе начальник Арбейтсфронта (Рабочего фронта), некий нацист с дубовыми листьями в петлице. Высказав мне комплимент в связи с моим вчерашним выступлением, он затем перешел к нашим задачам относительно русских рабочих. Я не постеснялся высказать ему заботы КОНРа в связи с весьма неудовлетворительным положением острабочих в Германии. Он обещал провести в подведомственном ему районе большие улучшения и сам предложил назначить от КОНРа контроль при его управлении, что и было сделано. Таковым был назначен Сельдерецкий — из русских общественных деятелей в Катовицах. Он и до нас занимался делами рабочих, но возможности его были ограничены. По указанию этого молодого человека я попросил на прощание генерала разрешить мне посетить завод, где рабочих истязали. Генерал охотно согласился и поручил одному из своих помощников сопровождать нас. На заводе людей действительно терроризовали, и после моего выступления там они обратились ко мне с жалобами на своих начальников. А когда мы с дирекцией и администрацией пошли разбирать дела, возникли большие споры, но представитель начальника Арбейтсфронта предупредил их, что генерал больше такого положения не потерпит. Оставив там нашего молодого человека, как представителя Власова по делам рабочих в северной Силезии, мы уехали в Гляевитц, а потом в Лабанд посетить лагеря военнопленных. К нашему удивлению, в тамошних лагерях условия жизни пленных были сносными и люди жалоб не высказывали; комендатура пустила нас в лагерь без сопровождения, и мы могли говорить с людьми без присутствия немцев. Вернулись мы оттуда с громадными списками желающих поступить в РОА.
3. Еще до обнародования Манифеста представители сербских генералов Дража Михайловича и Лотича связались с Власовым и довольно часто посещали его. Со временем у них назрел целый план, который они и предложили Власову. Ввиду успешного наступления Красной Армии, которую на Балканах все народы ждут с нетерпением, как русскую армию, в конце войны Власову постараться уходить в Сербию, чтобы объединить все три формации и скрыться в горах, чтобы вести партизанскую войну, а когда народ раскусит прелести коммунистического режима, тогда он от них отвернется и начнется борьба за их вытеснение с Балкан. К сожалению, этот план был сорван, с одной стороны, немцами, которые втянули Первую дивизию в авантюру на Одере, а с другой стороны, наступлением англичан и советчиков с юга.
Официально Словакия считалась независимой страной. Русские офицеры из словацкой армии не раз приезжали к Власову по тем или иным вопросам. На пресс-конференцию, устроенную в Прессбурге журналистами, был приглашен и генерал Жиленков, которому после его выступления были заданы следующие вопросы.
После этой конференции Гиммлер распорядился прекратить внешние сношения Власова и одновременно запретил и осуществление межславянской конференции, созыв которой был намечен на этой пресс-конференции.