За зеркалами

И сейчас я вгрызался в самое охренительное лакомство в своей жизни и чувствовал, как оглушительным воем зашёлся голод в крови. Да, именно в тот момент, когда губами до кожи её дотронулся, тогда и понял, насколько голодный был, понял, что точно сдохну, если дозу свою сегодня же не получу.

И нет, я не солгал. Она, действительно, дьявольски вкусная. Настолько, что сводит скулы от желания съесть всю, ни кусочка никому оставить. Мог бы — под кожу бы к себе загнал. Потому и вжимал тонкое тело в себя до одури. Всё казалось, что слишком далеко. Моя одежда, её платье…грёбаное расстояние!

Стояк каменный в её поясницу упирается, а у меня от трения этого круги цветные перед глазами. Черты лица сквозь туман похоти еле различаю. Только синие, почти неоновые маяки глаз удерживают, позволяют в этом шторме устоять. Вашу мать! В голове пульсирует одна-единственная мысль — к окну её оттолкнуть и, задрав это проклятое платье, ворваться на всю длину в горячее тело. Впиваясь пальцами в мягкую плоть. Под стоны её как сейчас…только громче. И чаще. Чтобы голос сорвала, охрипла. Чёёёёрт…наваждение возвращается. Каждый раз рядом с ней, бесы её подери!

Отвлечь её хотел…чтобы вопросов ненужных больше не задавала. Ведь близко подошла. Так близко. Знал же, чувствовал, что ответит. Отзывчивая такая. Ещё там, в изоляторе это понял. Когда своего пса безразличным холодным взглядом смеряла, а от меня глаза прятать начала. Боялась. Только я тогда всё же не до конца уверен был, кого боялась — меня или себя. Позже понял. Прочёл на её лице, несмотря на то, что скрывать пыталась за маской отчуждения.

А сейчас…сейчас плевать было. На всё плевать. Потому что слишком сладкой оказалась. Даже запах у неё дурманящий. Такой, что крышу сносит и можно свихнуться от нескольких глубоких вздохов. Да я и сбрендил. Сбрендил окончательно, если так близко к себе едва не подпустил, как никого и никогда.

Именно потому и облажался. Отстранился, чтобы отдышаться позволить, а сам любовался, как псих, опухшими от поцелуя губами и кончиками пальцев дотронулся до следа укуса на её коже, чувствуя, как изнутри поднимается что-то странное, непривычное. Никогда такого не чувствовал раньше. Не к женщине точно. Всегда на девок всё равно было. Кому до меня принадлежали, и кому будут принадлежать после меня. Имело значение только то время, что они были подо мной. Да и не задерживались они подолгу рядом. Сам не позволял. Надоедали все и каждая. А теперь смотрел на небольшое покраснение с правой стороны шеи и ощущал триумф от того, что на ней моя отметина будет. Пока такая. Как клеймо о принадлежности. И я поставлю сотни таких на всём её теле. Чтобы каждый раз глядя на них, обо мне думала. Вспоминала, что я с ней делал и как.

В этот момент Ева резко повернулась к окну. Проследить за её движением и чертыхнуться, заметив в стекле, как меняется её взгляд, как испаряется плотная вуаль возбуждения, лежавшая на нём.

И затем крепко сжать челюсти, когда отражение женщины, нахмурившись, пытается отстраниться, выставляя вперёд локти.

— Я всё ещё жду твоего ответа.

— В таком случае не нужно было мне затыкать рот.

Огрызается. И мы оба знаем, что не на меня, а на себя.

— Но тебе ж понравилось.

— С каких пор ты со мной на «ты»?

— С тех самых, — дёрнул её к себе резко, сводя на нет её сопротивление, — как трогал твою грудь, мисс Арнольд. Или все твои мужчины и в постели обращаются к тебе на «вы»? Причуды богатеньких девочек?

— Зачем тебе знать обо всех моих мужчинах? Тебе никогда не быть на их месте, Дарк, — я не сдержался и засмеялся, особенно когда синее небо её глаз вспороло молниями ярости, — а теперь отпусти меня. Немедленно!

— А их было много, Ева? Этих мужчин? М? Со сколькими из них госпожа детектив проводила следственные действия?

Намеренно грубо, желая задеть. Потому что, да, взбесила меня сама. Своими словами о том, что недостоин её. Тоном высокомерным…хотя нет. Потом вспоминал и понимал — не было никакого превосходства в её голосе. Только злость…и еле заметный страх. На свою же реакцию. А в тот момент я слишком зол был, чтобы обратить на это внимание.

Усмехнулся, когда она вдруг улыбнулась, натянуто спокойно, так улыбаются, скрывая гнев или боль. И вдруг спросила почти равнодушно.

— Может, всё же продолжим игру? Ты хочешь фантазии, Дарк?

— Только самые грязные.

— Я богатенькая девочка, король бездомных. Мне не позволяли с самого рождения узнать, что такое грязь. Только стерильная чистота.

— Нет ничего отвратительнее стерильности. Слишком скучно и пресно.

— Зато безопасно.

И снова холодно улыбнулась одними губами, а у самой в глазах всё те же молнии сверкают, и кажется, приблизишься, ступишь не на тот клочок земли — ударит стрелой, оставив один только пепел.

Руки её перехватил и назад завёл, охнув, когда она ударила меня ногой в колено и злорадно ухмыльнулась. К себе её рванул, ощущая, как всё сильнее разгорается азарт в крови напополам с желанием сломать эту её самоуверенность, подчинить себе.