За зеркалами

Он усмехнулся, думая о том, что не так часто мог быть настолько честным с самим собой. Те часы, в которые продумывал до мелочей очередной план, и ещё более короткое время, когда, наконец, воплощал его в жизнь. И он ненавидел весь остальной мир за то, что вынужден был таскать на своём лице эту чертовую маску серости, которую навязали ему окружающие. Маску, в которой он задыхался от вони, забивавшейся в ноздри и рот, от неё «резало» глаза так, что приходилось сдерживать слёзы. Отвратительная уродливая накладка из человеческой кожи, которую приходилось натягивать на лицо каждое утро и снимать далеко за полночь, когда весь мир, презираемый им, наконец, погружался в сон, и он мог отпустить на свободу всех демонов, подобно микробам кишевших под кожей.

Да, весь этот лживый городишко, весь этот сраный мир, основанный на псевдо-ценностях не просто был ему омерзителен. Он его вводил в состояние ярости своими лживыми, смехотворными приоритетами, которые вдалбливались в голову человека. Никчёмнейшего создания во Вселенной, на его взгляд. Наименее приспособленного и достойного жизни существа животного мира. Себя он, естественно, ставил куда выше обычного человека. Чего уж там…они сами поставили его выше своей толпы, присвоив имя и источая самый настоящий панический ужас в своих разговорах о нём.

Он обожал наблюдать за животными. За любыми. За птицами, рыбами, насекомыми. И его всегда восхищала тупость людей, которым ввинтили в голову понятия о собственной мощи, в то время, как человек был наислабейшим из всех существ. Он вспоминал, как когда-то ходил с отцом на охоту, правда, отец тогда просил его не говорить никому об этой их вылазке. Он помнил до сих пор, как озирался вокруг с открытым от восхищения ртом, разглядывая буйно растущие деревья и яркие, такие нежные и красивые цветы. В тот день он сорвал на обратном пути для матери целый букет, чтобы по дороге домой, трясясь в стареньком грузовичке отца, сплести для неё красочный венок.

Отец нервничал и одновременно предвкушал предстоящее мероприятие, не забыв напомнить ему о необходимости молчания. Причину сын понял, когда увидел олениху, встрепенувшуюся на лапы после того, как она услышала тихий звук их шагов, утопавших в мягком травяном ковре. Отец, опытный охотник и меткий стрелок, вскинул ружьё и застрелил животное, радостно вскрикнув, когда оно вначале застыло, словно ошарашенное, а после второго выстрела грузно повалилось на бок на густую зеленую траву. Но мальчика тогда удивила и привела в восхищение не сцена запрещённой охоты, а маленький оленёнок, неустойчиво стоявший на ногах возле своей матери. Такой крошечный и грязный, покрытый слизью (отец после подтвердил, что, скорее всего, олененок родился незадолго до того, как они наткнулись на парочку), он неуверенно стоял на своих длинных лапах, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и нервно дёргая ушами. Новорождённый, но уже готовый спастись бегством в случае опасности.

Через несколько месяцев он будет с презрением и откровенным недоумением смотреть на новорождённого человека. Он будет пытаться воззвать в себе хотя бы толику того умиления и любви к нему, которые услышит от других людей…но не испытает ничего, кроме некой жалости к тщедушному маленькому существу с крошечными тонкими ручками и красным лицом.