К чести Арленса, он с достоинством принял отказ, откланявшись почти сразу, не сумев, правда, скрыть дрожь ладоней и некое разочарование. Но хозяину дома было всё равно. Есть события, ходу которых нельзя мешать, какие бы благие цели ты ни преследовал. Это что касалось Арленса, естественно. Ведь у него самого цели и методы их достижения были куда грязнее и могли вызвать отвращение у доброго мистера Филиппа, узнай он хотя бы о части из них.
Провожая визитёра, поймал на себе внимательный взгляд Вилберна, стоявшего, подобно статуе, у входной двери, и впервые подумал о том, что, наверное, единственным, кто мог бы оправдать эти методы, был бы именно его управляющим. При одном «но», конечно. Что он никогда не узнает всей правды. Смерть…отца, может, и сплотила его с Джонсоном, но та хладнокровность и ледяное безразличие, с которыми верный слуга смотрел в глаза умирающего Дэя-старшего вплоть до последнего вздоха оного, не позволяла полностью довериться этому безобидному, на первый взгляд, старику. Впрочем, разве он не перестал доверять людям ещё в детстве? Кристофер. Его имя переводилось как «несущий Христа». В какой момент он предпочёл сбросить эту свою ношу и идти налегке, он понятия не имел. Но знал точно — дворецкий не мог не заметить этой перемены в молодом мистере. Оставалось лишь ждать, хватит ли тому смелости высказать свои подозрения ему в лицо.
Глава 14.Живописец
Он был разочарован. Он был разочарован и в то же время зол. Так бывает, когда даже малейшая деталь, самая незначительная, на первый взгляд, зависит не от тебя. Он ненавидел чувство потери контроля и приходил в состояние ярости и в то же время кратковременного бессилия в момент, когда понимал: на что-то в этом грёбаном мире, неважно на что, он не может повлиять. Обычно это состояние длилось недолго — условные пару минут, но это была пара минут, сравнимая с той, в которую сгорают в адских котлах грешники, когда важна каждая секунда пребывания в кипящем вареве. Когда тебя едва ли не рвёт от вони собственной палёной плоти, а уши раздирает от многоголосого замогильного воя всех чертей Преисподней.
Примерно с такими ощущениями он выслушал объяснение директора детского дома о том, что его Ангела…ЕГО Ангела отдали в семью. Отдали…об этом и речи не было в прошлый его визит. Хотя какая-то доля его вины в этом есть. Ведь тогда он упорно делал вид, что его интересует совершенно не этот мальчик. Тогда он и предположить не мог, что кто-то захочет его отнять у него.
Можно подумать, Ангел был игрушкой для парочки жалких идиотов, решивших поиграть в семью. Недоразвитые твари, развлекавшиеся за счёт чувств маленьких людей, волею случая или же безалаберности и жестокости подобных им мразей лишившиеся своей семьи. О, он ни в коей мере не отрицал роль семьи. Ни за что. Он, как никто другой, понимал, что семья в нашем мире — это величайшая ценность и главная ответственность человека. К слову, он с готовностью нёс свою ответственность.
Но всё это касалось семьи кровной. Родной. Когда основным фактором являлись родственные отношения. Кровь — вот, что на самом деле связывает людей между собой. С сотворения мироздания она была важнейшим фактором для сплочённости всех живых существ. Самые свирепые из всех хищников готовы были разодрать на куски любого врага, осмелившегося напасть на их логово с детёнышами. И с такой же жестокостью они избавлялись от помётов чужих самцов, не учуяв в нём своей крови, своих генов.
Человечество на протяжении многих веков мало чем отличалось от этих зверей, и именно тогда оно было наиболее сильным. Когда не признавало право на недостатки. Сейчас оно становилось огромной, но всё же жалкой толпой двуногих созданий, никчёмных в свой слабости. Физические дефекты — слабость. Генетические недостатки — слабость. Воспитывать чужое потомство — слабость, ибо не смог создать своё. Да, он не верил в искренность и желание нести в мир такие призрачные ценности, как добро, надежду и прочий человеческий бред. Они выдуманы для идиотов. Просто так легче управлять этими идиотами. Ставить их в определённые рамки, выход за которые сделает их либо изгоями, отщепенцами, лишит возможности отстаивать желаемое силой.
Он знал, что ни один нормальный, здоровый мужчина не примет чужого ребёнка, как своего. Обратное говорило ему о неспособности этого мужчины продолжать свой род. Других причин он не видел. А нездоровые…о них ему было слишком многое известно, чтобы поверить в сказки о счастливых приёмных семьях. И это касалось не только мужчин. Он отлично знал, что из себя представляют женщины, и что значит для них свой и чужой ребёнок.