За живой и мёртвой водой

— Провал анкеты — дело Миры. В день обыска у Глеба она виделась с исправником. Нужно во что бы то ни стало выкрасть и уничтожить анкеты. Это следует сделать без малейшего промедления. Анкетные бланки со дня на день могут отправить в Архангельское жандармское управление, тогда будет поздно что-нибудь предпринимать.

Он мучительно закашлялся, побагровел от натуги, зажал горстью рот. Откашлявшись, сказал, обращаясь ко мне:

— Предлагаю сходить тебе к своей знакомой, уговорить её изъять анкету и передать нам.

Вадим, скрючившись на диване и пощипывая усы, прибавил:

— Надо спасать товарищей. Дело пахнет новыми арестами, судами и каторгой.

Я согласился с Вадимом и Акимом, но выразил опасение, что из переговоров с Иной ничего нужного не получится. Я напомнил им о своём последнем свидании с ней.

Аким посмотрел на меня длинным прицеливающимся взглядом, жёстко, значительно и угрожающе заявил:

— Если она будет противиться, есть средства заставить её сделать, что нам нужно… — Помедлив, он с расстановкой промолвил: — Дай ей тогда понять, что она у нас в руках вместе со своим отцом; департамент полиции не потерпит на службе тех, кто раскрывает его и жандармских агентов. Понял?

Наступила зловещая и тягостная тишина. Было слышно, как в кухне, за закрытой дверью, в углу, из медного рукомойника в таз медленно капала вода.

Я ответил Акиму:

— Понял. Я сделаю это. Я переговорю с Иной.

— Действуй, дружище, — сказал поощрительно Ян.

Он усвоил новую привычку почти к каждой фразе прибавлять: «действуй».

Мы вышли от Вадима вместе с Акимом. На перекрёстке, где нам надо было расстаться, Аким взял меня повыше локтя, крепко сжал руку, внимательно заглянул в глаза.

— Ты… не того… Не огорчайся… я тебе про угрозу сказал на крайний случай. Постарайся обойтись миром. Может быть, и так обломается… без сурьёзного. Ничего, брат, и не такие дела бывают.

Он снова закашлялся, глаза у него налились влагой от напряжения и подобрели.

Я сумрачно и поспешно ответил, не принимая его дружеского жеста:

— Пустяки. Ты правду сказал: и не такие дела бывают.

С совещания в двенадцатом часу ночи я отправился к Варюше. Она спала; я разбудил её, заставил одеться. Варюша потягивалась и зевала, от неё пахло согретым в постели женским телом. Сухая её теплота напоминала мне детство, мать и настоящую бездомность. На мою просьбу завтра утром непременно сходить к Ине, попросить её прийти, Варюша улыбнулась.

— Ой, что-то я слишком часто стала заниматься примеркой платьев с Иночкой. Будет по-вашему.

На другой день я пришёл к Варюше. Ины не было. Варюша соболезнующе заявила:

— Барышня больны, прийти не могут.

— Она в кровати лежит? — спросил я.

— Нет, в кровати не лежит, а вот так мне сказали, что не могут прийти… — Взглянув на меня серьёзно, почти строго и осуждающе, прибавила: — Упускаете синицу из рук — вот моё мнение… Ягодка созрела, а вы безо всякого понятия. Одна суета у вас и слова разные. Не сгодится это.

Я постарался отшутиться. Шутка не удалась. Надо было что-нибудь предпринять. Я направился к Яну. По дороге зашёл за Вадимом. Он заявил, что Аким болен, лежит с высокой температурой. У Яна я рассказал приятелям о своей неудаче.

Ян задумался. Оживившись, сказал:

— Знаешь, ты напиши ей любовное письмо, — мол, так и так, не могу без вас жить, решайте мою судьбу, приходите немедленно, иначе я за себя не ручаюсь, всю жизнь грех на душе будет лежать и тому подобное. Действуй, ей-богу! Не выдержит, придёт. А когда придёт — увидишь, как надо дальше вести себя. Поклянись ей и вообще… бабенция она невредная, то да сё, а между прочим, анкету-то требуй обязательно, разъясни, как и что. Увидишь — растрогается и… обведёт папашу.

Вадим, выслушав Яна, шумно одобрил его план. Он даже воодушевился, дернул себя за вихор, взял у меня папиросу, хотя и не был курящим, поперхнулся от первой затяжки, вытаращил голубые глаза.

— Ты понимаешь, — горячо начал он убеждать меня, — ты ей стишок какой-нибудь завлекательный напиши: «Без вас не мыслю дня прожить, я подвиг силы беспримерной готов теперь для вас свершить» — или что-нибудь другое поэтическое. И потом вид на себя напусти отчаянный, будто уксусом отравился, не то ежа проглотил, печаль такую, всемирную: всё проклинаю. И потом, понимаешь, чтобы страсть была, дрожь в голосе, волнение, безнадёжное сердце, великодушие, страдание, исступлённость и… благородство… благородство тут первое дело… манеры чтобы были… чистота чувств… деликатность. А прежде всего — письмо надо написать умеючи. Если хочешь, давай вместе сочиним письмо. Я, собственно, специалист по аграрному вопросу, но могу оказать тебе кое-какую помощь. Тут проще, тут не аграрный вопрос, где сам чёрт ногу сломает. Ну, ладно, ладно… Не гляди на меня, точно тебя режут… Очень уж анкеты охота добыть.