Забайкальцы. Книга 2

За разговорами время незаметно подвинулось к ужину. Один из них приволок откуда-то ведро кипятку, поставил его на большой стол, стоявший посредине комнаты. Старик Морозов высыпал в кипяток пригоршню толченой чаги, забелил его сметаной и шутливо пригласил стариков:

— Пожалуйте, гостюшки дорогие, к нашему котлу-тагану кушать.

Старики начали усаживаться вокруг стола, развязывать свои мешки. Люди подобрались все справные, зажиточные. Зная, как плохо теперь с питанием в Чите, харчишками запаслись из дому. На столе вмиг появились и вареные яйца, и холодная баранина, и свежепросоленные огурцы, и пироги с начинкой из свежих карасей, а также чайная посуда: эмалированные кружки, деревянные, выдолбленные из березового корня чашки, стаканы из обрезанных шпагатом бутылок.

— Беда ноне с посудою… — Медвежковатый, пегобородый батареец, судя по его красным лампасам, достал из мешка фаянсовый стакан, расколотый пополам и крепко опоясанный берестяным обручком. Вытирая его кушаком, продолжал сетовать — Раньше в Чите-то, бывалоча, зайдешь в магазин — глаза разбегутся; чего только там не было, господи боже мой, рази што птичьего молока.

— И не говори, сват, — с живостью подхватил словоохотливый Морозов, — все куда-то провалилось.

— Война эта проклятая всему причиной. Даже спичек не стало в лавках-то, а про чай и спрашивать нечего, забыли, как он и пахнет.

— У старухи моей по первости-то голова болела без чаю, а потом как навалилась на чагу — и приобвыкла, даже хвалит.

Делегаты принялись было за чай, но в это время заозернинский атаман Уваров, подсевший позднее всех, выставил на стол черного стекла ромовую бутылку с водкой, предложил старикам:

— Выпьем, господа, за хорошие дела на съезде нашем да за то, чтоб в войсковой круг завтра хороших казаков выбрать!

Дедам такие слова слаще меда. Все, выпивая, похваливали хлебосольного атамана, желали ему здоровья.

— За твое здоровье, Иван Спиридонович!

— За то, чтобы быть тебе членом войскового круга!

— Верно-о-о, достоин!

— Спасибо, господа старики.

— Молодец, Иван Спиридонович, — похвалил его и Савва Саввич, выпив свою порцию, — уважил стариков. Ну, а теперича, значит, тово… и наш черед подошел. — И, хитро подмигнув старикам, поспешил к своему мешку.

Отправляясь во всякого рода поездки, любил Савва Саввич запастись провизией, чтоб и самому не голодать в дороге, и нужного человека угостить при случае. Старики только ахнули, когда на столе появился зажаренный в русской печи поросенок и четвертная бутыль с водкой. При виде такого угощения все заулыбались, загомонили:

— Вот это по-нашенски.

— Ай да Савва Саввич!

— Молодец, станишник!

— Хорошего человека сразу видать!

А Савва Саввич уже разливал водку, не меряя, до краев наполнял каждому в его посуду, себе налил в серебряный с чернетью бокал и, подняв его, провозгласил:

— Выпьем, господа, за казачество наше храброе, за то, чтобы кончилась скорее заваруха эта анафемская, чтобы снова вознеслась наша матушка-Расея и чтобы казаки наши образумились и так же стояли за землю русскую да за веру православную, как и мы стояли за нее, бывало.

Все встали, чокнулись, хотя и без звону, выпили, налегли на поросенка, а Савва Саввич принялся разливать по второй. Старики повеселели, а после третьей чарки за столом стало шумно, как на крестинах.

Рыжебородый дед, расплескивая из чашки водку, тянулся через стол к Савве Саввичу, хрипел:

— Савва Саввич, да я как тебя увидел, сразу подумал: вот это каза-ак! Компанейский человек, герой! Ты сотника Мунгалова знавал?

— Сав Саввич…

— За ваше здоровье!

— Станишники…

Медвежковатый батареец, упираясь обеими руками в стол, пытался запеть:

Антилеристом я ро-о-о-дился-а-а…

Но продолжить мешал ему сидящий рядом дед, весь вечер донимавший батарейца рассказами о зяте:

— Ить я его как родного принял… говорю: Иван, ты мне, стало быть, заместо сына…

Батареец, не слушая деда, тянул:

В семье бригадной о-о-буча-а-лся,
Огнем-ем-картечью крести-и-ился…

А дед бубнил свое:

— Оделил его, с-сукиного сына, всем, на ноги поставил, а он, стервец, на меня же при всей сходке: ты, говорит, контра! Это каково же мне сносить? За все добро мое я же и контра!

Батареец согласно кивал головой:

— Правильно, сват, правильно, — и снова заводил:

Антилеристом я ро-о-о-дился-а-а…

Слегка охмелевший Савва Саввич подсел к Уварову и, обнимая его за плечи, негромко, вполголоса говорил ему:

— Докуда же мы их терпеть-то будем, большевиков этих трижды клятых? Неужто нельзя сговориться всем миром, дружнее, да и жмякнуть чертей, чтобы и духом их поганым не воняло в области.

Уваров, улыбаясь и поглаживая бороду, качал головой отрицательно:

— Нельзя этого, Савва Саввич, никак нельзя.

— Иван Спиридонович, да вить от них одна вредность да смуты всякие. А много ли их, на полную бочку одна поганая капля.