– Так и писать? – жалобно спросил Антон, боясь обернуться.
– Да, прям так и пиши, – гортанным басом велело чудовище.
Оно сидело в тени в дальнем углу комнаты, куда свет от настольной лампы едва доставал. Пока писатель исправлял ошибки, чудовище съело горячие пельмени, а теперь лениво равняло напильником когти, при этом выстукивая жвалами популярные ритм, словно это барабанные палочки.
Антон хотел было возразить что-то про саспиенс и правила жанра, но коснулся щеки со свежим фингалом и резко передумал. Положил руки на клавиатуру и с тяжким вздохом напечатал:
«По его гладко выбритой, просушенной от пота спине пробежала бригада из десяти мурашек в касках и сандалиях. Они делали перерывы каждые несколько сантиметров и отдыхали в кондиционируемых помещениях, где можно было посидеть и выпить свежей воды.
Сердце колотилось бешено, но пределах ста двадцати ударов в минуту, не срываясь в аритмию, стенокардию и прочие нарушения сердечного ритма. А врач-терапевт, что стоял поблизости, регулярно замерял артериальное давление.
Зубы, защищённые каппой, негромко залязгали. А когда чудовище подошло ближе, то и вовсе сжались до… Просто сжались с нагрузкой, не превышающей двенадцати атмосфер. На всякий случай стоматолог, что стоял рядом с врачом-терапевтом, осмотрел дёсны и…»
Дописать Антон не успел. Услышал прямо за спиной тяжёлое зловонное дыхание и зажмурился в ожидании удара.
– А последнее предложение ты зачем написал? – недовольно пророкотало чудовище. – Отставить самодеятельность.
– Мне что… – Антон нервно сглотнул и дрожащим голосом произнес: – Мне опять переписывать? Да?
Чудовище заколебалось. Оно слегка приоткрыло занавеску, выглянуло на улицу и поморщилось при виде предрассветного неба.
– Ладно, пусть будет. Добавь там для чудовища красивую самку и заканчивай. И не забудь, все жили долго и счастливо.