Забавное приключение

Надо было выпутываться. До завода оставалось вёрст двадцать, до ближайшей деревни — Труски или Хруски — вёрст восемь. Место было унылое. По сторонам тянулось болото в осинничке. Вперёд уходил подъём, и на нём темнел лес. Карасёв знал, что здесь начинается княжеское имение, где он прошлой зимой был на волчьей облаве, потом Хруски или Труски, потом Кустово и имение генеральши.

— Придётся пешком. В Хрусках возьмём лошадей…

— Никуда не пойду! — крикнула из-под пледа Зойка. Шофёр предложил добежать до деревни и пригнать телегу. Карасёв подумал.

— Постой… Какого чёрта нам на дожде! Там еловый лес на горе? а здесь мы останавливались недавно…

— Так точно-с, — сказал шофёр. — Пили из речки.

Теперь было ясно. Если подняться к лесу, с дороги видна сторожка, где останавливались у Никиты, на облаве.

— Останешься при машине, — сказал Карасёв шофёру, — а мы дойдём до сторожки и возьмём лошадей. А за машиной пришлю с завода.

Пока стояли, начинали сгущаться сумерки. Чёрный лес на бугре едва маячил. Даже кустики на болоте затягивало мутью.

— Вылезай, — сказал. — Там обсохнем.

Зойка покорно вылезла из машины, теперь похожей на ласточкино гнездо, — так заляпало её грязью, — и отряхнулась, как выкупавшаяся индюшка. Шофёр конфузливо отвернулся. Карасёв только уныло покосился на её мокрую зелёную юбку, общёлкнувшую ноги. В другое бы время он пошлёпал её играючи, но тут только поморщился и помурлыкал.

— Дёрнул же чёрт меня… — ласково начал он, беря под руку, но она вырвала руку и толкнула. Он пожал плечами и крикнул:

— Да погоди… взять же надо!..

Вытащил чемодан и компактный завтрак — теперь он был очень кстати — и побежал догонять Зойку. Приостановился и послушал — может быть, едут? Не было ничего слышно, — только шуршал по болоту дождик.

— Вот проклятая сторона… как передохли!

IV

Путаясь в долгополой непромокайке, давно промокшей, догнал он наконец Зойку. Она попрыгивала, как болотная курочка, бежала на каблучках, не разбирая луж, вывёртывая тонкие ноги в захлёстывавшей, такой недавно чудесной и вольной, юбке.

— Ничего, дудуська… — одобрительно замурлыкал он, — сейчас у Никиты обсушимся, возьмём лошадей — и айда! А уж у меня досохнем. Там и каминчик есть… А чертовски хочется жрать!

— Ужасно, — примирительно сказала она. — Даже кофе не успела выпить… Сандуков ещё этот… Послушай, как они жвакают… Теперь всё испорчено…

— Да уж собьёмся как-нибудь, справим… — в тон ей плаксиво сказал Карасёв. — Ах, хитрая ты какая! Сейчас коньячку хватим, омарчиками подзакусим… — продолжал он смачно, поглядывая на баульчик. — А эту калошу к чёрту!.. Скоро настоящий салон придёт, на нём хоть в Крым жарь. Ничего, дусечка… время какое! миллионы мокнут! и коньячку нет. А мы ещё в приличных условиях… маленькое приключение, забавно даже… А как же вот, в Альпах каких-нибудь будем странствовать! Знаешь, там как?! Надел мешок, взял палку с крюком — и катай по горам, по пропастям! Сколько народу погибает!

— Замолчите, глупо! — крикнула Зойка, убив ногу о камень. — Вот простужусь из-за вас и потеряю голос… Да держите же меня наконец! Ну, что вы можете?! Вам только махинациями заниматься… с этими жуликами вашими!

— Вы пo-тише… вам эти «жулики» деньги платят!

— Деньги!.. — крикнула она вне себя. — Смеете ещё говорить… какие-то жалкие гроши!

— Халда — халда и есть, — крикнул Карасёв, отшвыривая её руку.

Они остановились в луже и переругивались, припоминая все гадости, какие знали. Она швырнула ему, что прикрылся какими-то подковами, которые без него сделает всякий дурак, что он дрянь и трус. Он в бешенстве назвал её ужасным словом. Не будь он такой дурак, так бы и таскалась по грязным садишкам в Екатеринославе, с обсаленными актёришками и лакеями, со всякими котами!

— Смеете оскорблять меня?! актрису?! — крикнула она, распахнув плед, словно хотела разорвать платье.

— Трагедию не разыгрывайте… тут одни вороны! Да в тебе и искусство-то одно, что…

Она ударила его по щеке. Он рванул её за руку и толкнул.

— Ну тебя к чёрту!

Так они постояли под неустанным дождём, поругиваясь, а над ними тянулись трескучей вереницей грачи и галки с чуть видных теперь полей.

— Пойдёшь наконец?! — крикнул Карасёв и решительно двинулся вперёд.

Она поплелась за ним. В напряжённом молчании они дотащились до вершины подъёма. Здесь охватило гулом большого леса. Он глядел на них чёрной глухой стеной. Сумерки сгущались в сплошную муть: чуть видно было теперь дорогу.

— Вот он, лес… — сказал Карасёв, прислушиваясь к гулу. — Где-то тут и сторожка…

Но как ни вглядывался, — ничего не мог разобрать: чернел и чернел лес и шумел в ветре.

— Надо перебраться на пашню, оттуда видней…

Он перебрался через канаву и выкарабкался по откосу на пашню.

— Но я же боюсь одна! — крикнула Зойка.