Забавные повадки людей

Короче, я напилась водкой. Даже не закусывала. Гадость, конечно, но зато отвлекает от глупых мыслей. А мыслей у меня, сам понимаешь, — полная голова. Я ж креативная до умопомрачения, если б я не была такой креативной, меня бы в Эдинбург не послали. Надо было на втором курсе не микрохирургию ядра учить, а на лоботомию записаться. Может, тогда и обошлось бы. Хотя вряд ли, конечно.

Ну что ж я всё никак не дорасскажу, просто мучение какое-то.

Просыпаюсь среди ночи от собственного крика. И понимаю, что сижу в постели и ору его имя. И тут вдруг чувствую, что он меня слышит. Изнанкой кожи чувствую, не знаю, как это объяснить. Ну, у меня, значит, покой по всему телу разливается — ясно ведь, что теперь-то всё хорошо будет. Если за три километра ночью человек слышит, как я ору...

Прибегаю утром к нему на работу, вся такая в слезах и губной помаде, а он сидит с лицом — ну совершенно просветлённым. Даже глаза светлее стали. Увидел меня, схватил за руку и говорит: «Ленка, только ты меня поймешь, я, кроме тебя, никому рассказать не могу, меня в сумасшедший дом сдадут. Я сегодня ночью слышал, как меня жена позвала. Только ты не говори ничего, не надо. Но я точно знаю, что мне не приснилось и не показалось. Я слышал. Я точно слышал. Ленка, ты себе не представляешь, какое это счастье — любовь! Вот так, чтобы тебя любимая позвала из другой страны, а ты услышал! Так же не бывает, это мне повезло! Дай тебе бог когда-нибудь вот так влюбиться!»

Нет, не сказала. Ну как ты себе представляешь, что тут можно сказать?

И потом, он так сиял, у меня бы просто язык не повернулся его разочаровать.

Я тогда стащила на работе барбитал и медитировала на него двое суток. А потом мне Юлька позвонила — кто-то там у нее собирался в Шотландию, так она спрашивала, не могу ли я его приютить на пару дней. Ну, я ей сказала, что не знаю. Если не отравлюсь, то могу, конечно. А если отравлюсь, так это технически будет сложно.

Ну а Юлька мне на это: правильно, умница. Хочешь, говорит, я Саньку заберу? Или лучше в детский дом?

Так что выбросила я барбитал в унитаз, а потом еще пришлось в универе придумывать невероятно сложный опыт, только чтобы этот барбитал списать. Но это как раз удачно получилось. Во-первых, я неделю вообще ни о чем не думала, потому что времени не было. А во-вторых, опыт получился, мы потом статью написали.

* * *

...Машке сегодня приснилось, что она стоит в темноте и точно знает, что ей один шаг осталось сделать. Буквально до всего. Ровно один. Но она не знает куда. Так и проснулась.

Можно считать, что мне повезло. А то шагнёт куда-нибудь сдуру, и унесут ее ангелы небесные на золотой колеснице в какой-нибудь специальный рай для живых Машек. Ей-то хорошо, а мне что, опять жениться? Нет, второй раз я этого не выдержу. И потом, если она нечаянно просветлится, то как с этим рожать? Не вредно ли для младенца?

Так что я пораскинул мозгами и подарил Машке ловушку для снов. Теперь Машка ловушку дрессирует, чтобы та не просто тупо отлавливала все сны, а действовала на манер демонов Максвелла: хорошие сны пропускала, а плохие задерживала.

Хотя Машка немедленно начала жалеть плохие сны. «Не такие уж они плохие, — говорит Машка, — просто их мама в детстве не любила». А утром доложила, что приходил один плохой сон и ему потом пришлось отгрызть себе лапку, чтобы из ловушки выбраться. Так что если тебе приснится кошмар без лапки (или, наоборот, одинокая лапка от кошмара), то ты знаешь, кому сказать спасибо...

Собака Зяма на ловушку для снов гавкает украдкой. Когда кошки нет поблизости.

Машка решила, что это из-за плохих снов, которые в ловушку поймались. А я думаю, что все дело в разноцветных перышках: собака при виде перышек теряет всяческое самообладание.

Машка обозвала меня грубым материалистом, а я ее — тупой идеалисткой.

В общем, поговорили.

Но потом пришлось мириться, у нас же строгий договор не ложиться спать, не помирившись.

Сошлись на том, что плохие сны в обрамлении разноцветных перьев — это для собаки слишком.

* * *

Я вполне могла бы играть собачку в твоем театре теней. Ты шевельнёшь мизинцем — я залаю, большими пальцами — и я пошевелю ушками. Гав, любовь моя, гав.

Но больше всего я люблю, когда ты скрещиваешь ладони и у меня появляются крылья.

Только во сне я могу говорить с тобой, только во сне.

Наяву тебя нет, но это еще не самое ужасное. Хуже то, что наяву нет меня. И мне все время кажется, что вот сейчас, вот еще немножко, и проснусь. Но каждый раз думаю: господи, да куда же просыпаться? Тебя же там нет...

Но мне иногда кажется, что даже если бы я и захотела, то все равно не смогла бы. Как будто тяжелая дверь только и ждет моего движения, чтобы захлопнуться и не выпускать. Как будто меня заперли тут, с тобой, навсегда, пока моя смерть не разлучит нас. И мне хочется кинуться к этой ужасной двери и колотиться в нее, и плакать, и просить, чтобы открыли, но я боюсь отвернуться от тебя, любовь моя. Ведь стоит мне один раз отвернуться, как ты исчезнешь, и я останусь совсем одна...

* * *