Это значит, я проснулась среди ночи и начала определять, какие сигареты мне больше нравятся?
Чего ты пугаешься? По-моему, забавно.
Я тебя, Юлька, знаешь за что люблю? Ну конечно, за то, что ты умница, красавица, любимая сестра и вообще родная душа, это понятно. Но помимо этого я тебя особенно люблю за то, что ты в моем присутствии никогда не произносила фразу про сансару, которая и есть нирвана. Потому что достали меня этой фразой невероятно. До того дошло что я вчера собственного начальника обозвал «некоторыми мудаками, которые вообще ничего ни в чем не смыслят, только языком болтают». Начальник так удивился, что предпочел не понять моего тонкого намека. Потому что в противном случае ему пришлось бы меня уволить, а кто тогда будет работать? Начальник мой точно не будет, потому что он некоторый мудак, который вообще ничего ни в чем не смыслит.
Ну, ты понимаешь, вроде как нирвана — это хорошо, а сансара — плохо. А хорошим тоном у нас сейчас считается высшая мудрость «это даже хорошо, что теперь нам плохо».
А на мой взгляд, дело обстоит совершенно иначе. Нирвана — это ведь остановка, конец пути. Окончательная смерть. Потому что жизнь подразумевает перемены, как ни крути, а какие перемены, когда нирвана? Никаких перемен.
А сансара — ну понятно же, что это обмен веществ. И назови ее как хочешь — хоть реинкарнацией, хоть круговоротом углерода в природе, — смысл примерно один и тот же. Жизнь, движение, перемены.
И ты можешь сказать, что движение по кругу, а перемены одни и те же, а я тебе на это отвечу, что ничего подобного. Поскольку колесо огромно, а жизнь наша коротка, тот короткий путь, который мы успеваем пройти, вполне может считаться прямым.
Но ты, я надеюсь, ничего подобного не скажешь, потому что и сама всё понимаешь.
Так я думаю, что нирвана — это, конечно, хорошо, но когда-нибудь потом. Когда-нибудь не сейчас. Пусть уж моя душа страдает в тесной телесной оболочке, а я постараюсь не совершенствовать ее в страданиях.
О вспомнил! Кстати о душе! Душа моя, когда мы тебя увидим? Может, на Рождество?
Приезжай скорее, а то моя милая тётушка решила, что ей срочно необходимо креститься. У нас есть долг перед родителями, ты в курсе? Так вот, твой долг заключается в том, чтобы присутствовать на этом торжественном мероприятии, вести себя по возможности скромно и благопристойно. Как минимум не посыпать голову пеплом и не орать «Вейзмир!» на всю церковь.
Впрочем, может, тебе и в самом деле не приезжать?
И вот еще: я тебе ничего не говорил. Ну, ты понимаешь, это тебе там легко на берегу Средиземного моря, а у нас тут все сложно...
Я зачем-то к мужу вернулась. Ой, даже и не спрашивай, не знаю.
Он просил очень, а мне все равно. Все равно ведь одна, так можно и с ним, разница не очень большая, если честно.
И Санька его любит, он возится с ней все время. Уроки с ней делает, английским занимается. А я по вечерам работаю, так пусть она лучше с ним сидит, чем одна перед телевизором.
Мы в разных комнатах спим, я не знаю почему. Мне так удобнее, конечно, но предложил он.
А зачем мне об этом думать? Живет со мной в квартире человек, ничего от меня не хочет, только помогает. У меня даже мелькала мысль, что у него на Саньку какие-то виды, но нет, не похоже. И потом, Санька мне расскажет, если что, я не сомневаюсь.
А у меня недавно провал в памяти был.
Нет, раньше никогда не было. Но оно же знаешь как, всегда бывает первый раз.
Я сидела вечером с Санькой, объясняла ей чушь какую-то про градусы и радианы, и тут звонок. Калифорния вызывает. Вот представь, да? Такая большая Калифорния на проводе. И вызывает, вызывает... А я такая маленькая...
А зачем ему мой телефон доставать? У меня со времен Эдинбурга номер не поменялся.
Так в том-то и дело. Не знаю, о чем говорили. Он меня спросил, как дела, а я стою перед зеркалом, смотрю на свое отражение и понимаю, что либо рыдать начну как идиотка, либо фальшивым голосом рассказывать, что все хорошо. Лучше уж рыдать. И вот я думаю, что бы мне такое сказать, а пауза тем временем затягивается, и я в отчаянии думаю: ну и черт с ним. Пусть решит, что я онемела от счастья, услышав любимый голос. И тут у меня перед глазами всё темнеет, даже отражение в зеркале куда-то пропадает...
Пришла в себя, посмотрела на дисплей — действительно звонил, не примерещилось. Двадцать минут мы с ним разговаривали. Двадцать минут. А я ни слова не помню.
Назавтра получаю письмо: «Прости меня».
Ну ладно, я простила, мне не жалко. Пусть себе живет спокойно в своей Калифорнии...
Но мне интересно: что же я ему наговорила? Или это не я?
Ну ты видишь, опять все начинает запутываться.
И это уже не первый провал в памяти, меня недавно Костя позвал кофе выпить...
Ну, Константин Аркадьевич, ладно.