Забавы мертвых душ

А что, если Карелин воспользовался не той квартирой, которая соседствовала с его балконами, а той, что была этажом выше? Подтянулся, вошел в нее через балкон, вышел на лестницу, спустился на этаж, убил соседку и вернулся таким же путем. А? Могло так быть?

Не могло, ответил сам себе Осипов. Над Карелиным живет семья с тремя детьми. Вряд ли его визит остался бы не замеченным. И лифтом он не ехал. А по лестнице должен был идти. И тогда непременно его увидели бы эти двое. И если даже не увидели бы, то…

Черт! Что он делает? Что он снова делает? Хочет повторить историю восьмилетней давности? Когда на каждого свидетеля смотрел удавом и подводил его к тому, что хотел услышать. Не то чтобы он требовал оговорить Карелина, нет. Там доказательной базы было на троих. Там даже сомнений ни у одного эксперта не возникло. Но…

Но так хотелось, чтобы Дима Карелин как можно быстрее исчез из жизни Лизы! Так хотелось полновластно распоряжаться ее телом, ее временем, ее мыслями.

Дима исчез. Лиза досталась ему. И…

И на этом все закончилось! Вся, на хрен, романтика растворилась в ее слезах и упреках. И до тела она долгое время его толком не допускала. До тех самых пор, пока замуж за Окунева не собралась. Вот как собралась за него замуж, так секс у них снова стал невероятным.

– Ты извращенка, Лизка, – целовал он ее на каждом свидании горячо и страстно. – Тебе необходимо кому-то изменять. Иначе ты удовольствия не получаешь.

Она смеялась в ответ, но уже не так, как прежде. Грустно смеялась, понял вот прямо сейчас и вдруг Осипов. Она все же любила Карелина. Как могла любила.

Уже через час он держал в руках флешку с записями передвижений сладкой парочки в роковую ночь убийства Зинаиды Павловны Сироткиной. Ни на что он так внимательно не смотрел, как на дверь Карелина, когда любовники крались по лестничной клетке. Дверь была плотно закрыта.

– Все, я могу идти? – вытянул к нему руки в браслетах Сироткин. – Вы можете меня освободить?

Проворчав нечто невнятное, Осипов расстегнул на его запястьях браслеты. Подписал ему пропуск и взглядом указал на дверь.

Сироткин пружинящим, молодцеватым шагом двинулся к выходу. Но вдруг резко встал и шлепнул себя по лбу. И оглянулся на Женю с улыбкой. Странной такой улыбкой, противной, со значением.

– Совсем запамятовал, товарищ капитан! Забыл рассказать вам.

– О чем же?

– После того как мы с Асей вернулись с отдыха, туда же полетела моя жена…

Глава 29

Дима и спал, и нет. Тяжелая дремота то выдергивала его на поверхность, и он слышал все звуки и запахи, то снова уволакивала в омут. А там было скверно. Там носились какие-то неясные тревожные сны. В основном черно-белые. Как его жизнь в заключении. Ему хотелось снова вынырнуть на поверхность, он ворочался, пытался приоткрыть глаза. Слышал запахи и звуки, и снова глаза закрывал. Потому что он не знал, как станет смотреть своими глазами на нее – на Машу?

Глаза были бесстыжими, взгляд голодным, руки смелыми, силы…

Силы оставили его через три часа. У нее их тоже не осталось. И они уснули поперек его широкой кровати голышом. А сейчас вот она где-то там – на его кухне. Готовит что-то вкусное – пахнет невозможно аппетитно. А он изо всех сил старается вынырнуть на поверхность из своих тревожных черно-белых снов. Но и там ему тоже не нравится.

Он наконец открыл глаза, рывком поднял себя с кровати, дотянулся до трикотажных красных шорт – валялись на полу. Оделся и пошел к ней – к женщине, не сумевшей вчера устоять перед ним.

У входа в кухню он остановился и закатил глаза. Маша что-то напевала, гремела сковородкой. Если сейчас он войдет, а там сырники и Маша в его рубашке, он точно будет разочарован.

Сырники и мужская рубашка на голом женском теле – это так заезжено. И это совсем не сексуально. Это как знак, как указатель: следующая остановка ЗАГС.

Он не готов. Он не хотел.

Карелин вошел в кухню и выдохнул с облегчением. Маша была в своих джинсах и футболке. И жарила глазунью.

– Яйца? – притворно разочарованно вывернул он губы. – А пахло-то, пахло!..

– Я лук жарила, – рассмеялась Маша, совсем не обидевшись. – А ты сырников ждал? Или блинчиков? Не умею, честно. И угождать не хочу. Яичницу сама люблю по утрам.

Вот потому, что она не пыталась ему понравиться, она понравилась ему еще больше. Они сели завтракать.

– А ты не торопишься? Разве тебе не надо за город в свой Дом?

Они все его пока называли именно так – Дом. Непременно с большой буквы. Он сам еще толком не знал, что будет с его новым делом потом. Но пока все складывалось хорошо и по-доброму.

– Я предупредил, что сегодня задержусь.

– Как это? – Маша недоуменно заморгала. – Ты знал, когда приглашал меня на кофе, что все закончится именно так?

– Нет. Не знал. – Дима проткнул вилкой оранжевый глазок на тарелке. – Я приглашал тебя вообще-то в кафе. Ты пришла сюда. Я не стал говорить, что ты меня неправильно поняла и… Ну а потом все как-то стремительно произошло.

– Жалеешь? – прищурилась Маша, покраснев до корней волос.

– Нет.