Марроу открыл сейф и достал ружье с цилиндрическим затвором, снабженное мощным оптическим прицелом. Это был “303 Mark IV Lee-Enfield” — модификация винтовки, бывшей на вооружении снайперов ирландской армии до ее замены на FN в начале шестидесятых. С подобной винтовкой он участвовал в боях в Конго. Он разобрал ружье. Ноубл обратил внимание, что он действовал не глядя, но тем не менее движения его были безошибочными.
— Мистер Ноубл, — пояснил Марроу, — иногда мы не знаем, почему происходят те или иные вещи. Он указал на Фицдуэйна:
— Я знаю этого человека давно, я сражался рядом с ним — и я рад, что мы были по одну сторону. Я научился прислушиваться к тому, что он говорит. Поэтому я и жив до сих пор.
Посланник внимательно всмотрелся в обветренное лицо М арроу. Он едва заметно улыбнулся:
— Только дурак не принимает всерьез советы опытного удильщика.
Марроу усмехнулся. Посланник повернулся к Фицдуэйну:
— Есть какие-либо идеи? — спросил он.
— Есть, — ответил Фицдуэйн.
Медведь вынужден был признать, что его впечатление об Ирландии было, мягко говоря, не очень приятным. Дело было, конечно, не в погоде, хотя она его и не порадовала. В Швейцарии было тепло и солнечно, когда они уезжали, а здесь дул пронзительный ветер, небо было свинцовым, а Дублин, на первый взгляд, показался ему — он задумался в поисках нужного слова — неопрятным.
С другой стороны, если сравнивать Берн с Дублином, то в последнем жизнь била ключом. На улицах было полно непочтительных, жизнерадостных молодых людей, а на сам город наложила отпечаток бурная история Ирландии. На старых зданиях сохранились пулевые отметины — отголоски восстания против англичан в 1916 году.
Их первый вечер был заполнен отличной едой, музыкой, которая пробуждала глубоко запрятанные чувства, и чересчур обильными порциями черного пива и ирландского кофе.
Спать они легли под утро, а уже в восемь часов приняли завтрак. Медведь проснулся с чувством легкого недоумения. Он так и не решил, как ему следует воспринимать Ирландию. Остальные же говорили, что они еще ни разу в жизни так весело не проводили время. Все это было определенно не по-швейцарски.
Когда они въехали на остров, задержавшись на мосту, чтобы посмотреть вниз на набегавшие волны Атлантического океана, перед ними, на фоне голубого неба и сверкающего океана, предстал замок Фицдуэйна.
— Невероятно! — воскликнул Медведь, вылезая из автомобиля навстречу Фицдуэйну.
— Ты еще и половины не видел, — улыбнулся другу Фицдуэйн.
— Мне подумалось, — сказал Хенсен, — что нам не нужно ничего делать, даже если Палач и объявится. Мы в выигрышном положении: ему мы не нужны и, кроме того, у нас есть замок, в котором мы можем укрыться. Мы опустим решетки и будем ждать, пока прибудет полиция.
Возмущению Медведя не было предела:
— Значит, мы будем сидеть и соблюдать нейтралитет, а в это время этот безжалостный подонок Палач расправится с беззащитными ребятишками. Возмутительно! О чем ты думал, когда говорил?
— А что ты имеешь против нейтралитета? — беззаботно ответил Хенсен. — Чем еще занимались швейцарцы в смутные времена? Они поедали свой швейцарский шоколад, наблюдали за происходящим, а потом подбирали трупы.
— Да успокойтесь вы оба, — сказал Фицдуэйн. — Может, ничего и не случится.
Все замолчали. Они сидели за большим дубовым столом в банкетном зале. Все двенадцать смотрели на Фицдуэйна.
— Это всего лишь мой внутренний голос, — добавил он. Посланник решил заговорить. Его сын, Дик, прибыл, чтобы пообедать в замке, и посланник решил не отпускать его назад в колледж, пока ситуация не прояснится. Ему не давала покоя мысль, что он сам, начальник отдела по борьбе с терроризмом Госдепартамента США, может быть потенциальным объектом Палача. Он откашлялся:
— Я говорю как посторонний, и я не уверен, что мы можем подвергнуться опасности.
Послышались возгласы протеста. Посланник поднял руку:
— Но, — продолжал он, — большинство из присутствующих хорошо вас знают и, судя по всему, доверяют вашей интуиции, поэтому нам надо держаться заодно и сделать все необходимое. Лучше принять меры предосторожности, чем погибнуть.
Он оглядел присутствующих. Все закивали в ответ.
— Теперь мы должны определить обязанности каждого, — предложил он.
— Предоставим это Фицдуэйну, — сказал Медведь. — Сейчас не до демократических выборов. Это остров Фицдуэйна и его замок, и именно он знаком с Палачом. Пусть он все и решает.
— Разумно, — согласился Хенсен.
— Поздравляю вас с избранием, — сказал посланник. Раздались одобрительные возгласы.
Фицдуэйн поднялся из-за стола и подошел к узкому окну в стене банкетного зала. Створки окна были раскрыты, и он почувствовал на лице дуновение свежего морского ветра.