Забавы Палача

Во Врени было что-то странное, чего он до сих пор не мог определить. С одной стороны, она выглядела спокойной и самоуверенной – настолько самоуверенной, что можно было даже забыть о ее двадцати годах. Она явно имела немалый жизненный опыт, обладала неким особым знанием – подобное впечатление часто возникало у Фицдуэйна при встречах с фронтовой молодежью, ибо на войне, где нужно бороться за свою жизнь, люда взрослеют рано. Они избавляются от иллюзий, утрачивают невинность, хотя настоящая зрелость суждений приходит к ним лишь позже, с возрастом. Врени была похожа на них – об этом ясно говорили ее глаза.

Однако под этим внешним спокойствием и самообладанием, видимо, крылось нечто прямо противоположное. Фицдуэйн ощущал ее подспудный страх, горечь и одиночество, а еще страстное желание довериться кому-нибудь, попросить о помощи. У нее на уме явно было что-то такое, о чем она боялась говорить.

Вместе с кофе она принесла ему маленький стаканчик и наполнила его почти бесцветной жидкостью. В бутылке с этим напитком плавали какие-то незнакомые Фицдуэйну ягоды. Он с опаской поднес стаканчик к губам, но напиток оказался великолепным – это был чистейший самогон из растущих на ферме фруктов.

– У нас в поселке есть общий перегонный аппарат, – сказала она. – Можно делать по пять литров на человека в год без всяких налогов, да еще по литру на каждую корову. Самогон по традиции считается целебным средством для коров. Но, по-моему, они редко получают свою долю.

– А что думает по этому поводу мистер Штейнер? – спросил он. Она закинула назад голову и рассмеялась снова; он почувствовал, что внутреннее напряжение на несколько секунд отпустило ее. Перед ним сидела просто юная, красивая, беззаботная девушка, у которой еще все впереди.

На дворе сгустились сумерки; в комнате стало заметно прохладнее. Фицдуэйн помог хозяйке принести из сарая очередную порцию дров; за несколько минут, проведенных вне теплого дома, он успел слегка замерзнуть. После возвращения Врени показала ему дом. Они поднялись через люк в спальню. Там стояли только низкая самодельная двуспальная кровать с покрывалом из овечьих шкур да старый резной гардероб. На двух деревянных колышках, вбитых в стену, висела винтовка из тех, что в армии выдают связистам. Врени заметила, как Фицдуэйн покосился на оружие.

– Это Петера, – сказала она. Фицдуэйн кивнул.

– Ферма принадлежит Петеру, – пояснила она, – но он часто бывает в отъезде. Вот и сейчас не знаю, когда вернется: ему здесь скучно.

– А у вас случайно нет его фотографии? Врени покачала головой.

– Нет. Он никогда не любил фотографироваться. Бывают такие люди. – Она улыбнулась. – Им кажется, что фотограф крадет у них душу.

Рядом со спальней располагалась мастерская. Она была завалена лыжным снаряжением. Во внутренней обшивке одной из стен не хватало нескольких планок.

– Древесные черви, – сказала она. – Эти доски нужно заменить.

– А почему бы просто не полить их средством от насекомых?

– Опять вы со своими химикатами, – ответила она. – Так нельзя. Ведь мы убиваем природу.

– По-моему, кроме всего прочего, вашему отцу принадлежит крупная химическая компания, – заметил Фицдуэйн. Врени взглянула на него.

– Об этом знают немногие. Вы хорошо информированы. Фицдуэйн пожал плечами. Втайне он досадовал на себя за то, что нарушил общий тон разговора, когда она уже начала чувствовать себя с ним более свободно.

– Мой отец делал и делает много такого, что мне не нравится, – продолжала она. – Он поддерживает нынешнюю социальную систему, в которой нет ничего хорошего. Его считают респектабельным, честным гражданином, столпом общества; он якобы отстаивает благородные идеалы и ведет жизнь, достойную подражания, но все это сплошное надувательство. Он и еще несколько тысяч человек, занимающих самое высокое положение в бизнесе, политике, армии и финансах, манипулируют так называемой демократией в своих собственных эгоистических целях. Они контролируют прессу, профсоюзы с ними заодно, а народ страдает. Так же, как и во всем мире.

Вдруг она схватила его за руку – ее настроение менялось мгновенно – и, хихикая, потянула из мастерской в следующую дверь.

– У меня есть для вас сюрприз, – сказала она. Благодаря тому, что дом стоял на крутом склоне холма, из мастерской на втором этаже можно было выйти прямо на тропинку, огибающую его сзади. Там, отдельно от жилых комнат, но под той же крышей, был устроен сеновал. В отгороженном углу пристройки сгрудились несколько ягнят. Когда дверь открылась, они вскочили на ноги и замерли, мигая от света единственной лампочки. Один ягненок – пушистый, коричневый – был меньше остальных. Врени подбежала к малышу и взяла его на руки. Почуяв знакомое тепло, он уткнулся мордочкой ей в грудь.

– Смотрите, какой милый! – сказала она. – Такой мягкий, кудрявенький – и он мой. Петер мне его подарил. У него умерла мать, и я выкармливала его из бутылочки, как ребенка.