Забавы придворных

Это я сказал, чтобы стало ясно, откуда берет начало вергилиевское заблуждение о душах мертвых, коих он именует героями, говоря, что у них по смерти то же попечение о конях, колесницах и оружии, какое было при жизни. Об этом достовернейший пример приводил мой дядя Эллебод, некогда постельничий Генриха, архиепископа Реймсского[915]. Он рассказывал: «Господин мой архиепископ послал меня в Аррас. Когда в полдневный час мы приблизились к какой-то роще, я и мой слуга, быстро скакавший впереди меня, дабы приготовить мне пристанище, он услыхал в роще великий шум, как бы ржанье многочисленных и разных коней, звон оружья и крики многолюдной толпы, бросающейся в битву. Испугался и он сам, и конь его, и тотчас обратился вспять, ко мне. Когда я начал спрашивать, отчего он двинулся назад, он ответил: „Коня моего ни палкой, ни шпорами не заставишь идти вперед, и сам я настолько испуган, что никак не осмеливаюсь идти дальше. Дивное я видел и слышал: эта роща полна душами умерших и демонами. Я слышал, как они вопиют и говорят: «Есть у нас приор из Арша, а скоро получим и архиепископа Реймсского»“. На это я отвечал: „ Напечатлеем крестное знаменье на челе и пойдем вперед безопасно“. Когда же я тронулся вперед и достиг рощи, уже и тени двинулись вперед, однако я услышал некие неясные голоса, и скрежет оружья, и конское ржанье, но ни тени увидеть, ни голоса разобрать не смог. Вернувшись, мы нашли архиепископа уже при смерти, и после этих криков он и 15 дней не прожил». Отсюда можно заключить, что он похищен теми духами, кои, как было слышно, намеревались его похитить. Из сего явствует, что это за кони, на которых иногда видятся скачущими души мертвых. Это демоны, преображающие себя в коней, а всадники их — злополучнейшие души, грехами отягощенные, как бы неким оружьем и щитами обремененные (а на деле — собственными преступлениями в таковых обличиях нагруженные). Сообразно сему пророческому слову: «Сошли в преисподнюю с оружием своим»[916], то есть с членами своими, которые они сделали оружием беззакония греху, не желая сделать их оружием правды Богу. В самом деле, конь — животное гордое и упрямое, охочее до состязания и битвы, пылкое к соитию и в похоти могучее; итак, демоны, обращенные в коней, обозначают их всадников, услаждавшихся такими преступлениями.

XIII. Еще о том же

Таков был и тот конь, коего показал угольщик некоему графу Неверскому[917]. Был этот угольщик человек бедный в мире, но богатый в Боге, благочестивый и богобоязненный. Оттого он и был близок помянутому графу. Однажды ночью, когда он бодрствовал и стерег свою угольную яму, сильно разожженную, глядь — перед ним бежит некая нагая женщина, а за нею — всадник на черном коне, с обнаженным мечом быстро скачущий, чтобы нагнать убегающую женщину; и когда она огибала яму, он настиг ее и пронзил мечом, и сделалась она как мертвая. Он же вверг ее в огонь и обожженную снова извлек, и положил пред собой на коня, и удалился. Это видение много ночей являлось угольщику. Однажды, беспокойно раздумывая об этом непрестанном видении, погруженный в думы и в уныние, попался он графу. Тот, удивленный, отвел его в сторону и наедине принялся выпытывать, что с ним такое, говоря: «Если кто тебе нанес обиду или какое зло причинил, не скрывай от меня, я за тебя отомщу как следует, а если ты в нужде, то я пособлю». Тот в ответ: «Ни в чем не нуждаюсь, ни на что не пеняю, но снова и снова вижу то и то — если бы и вы это увидели!» «Конечно, — говорит граф, — я пойду с тобой и увижу великое это видение». И вот граф, исповедав все свои грехи, переменяет платье, берет с собою угольщика и уходит с ним вдвоем в лес. Бодрствуя около полуночи, услышали они, как кто-то сильно трубит, и осенили себя крестным знаменьем. И вот злосчастная эта женщина, мчась нагая, как раньше, начала огибать яму, а всадник, преследующий и настигающий, мечом ее умертвил, и в огонь вверг, и снова извлек: когда же, положив ее пред собою на коня, он хотел унестись, граф заклял его именем Господним, чтобы остановился и сказал, кто он и почему сделал это. Тогда тот, приостанавливаясь, говорит: «Я такой-то ваш рыцарь, а это — такая-то знатная дама, жена рыцаря, убитого ею из-за любви ко мне, дабы свободнее и чаще наслаждаться со мною соитием. И в этом грехе оба мы умерли, разве что — увы, поздно! — в самой смерти раскаялись. И такое она теперь терпит мучение, что каждую ночь я ее убиваю и сжигаю. Ибо столь великую боль познает она в ударе меча, коим я ее поражаю, какой никто в смерти не претерпевал, и еще большую — в сожжении». Граф на это: «Что это за конь, на котором ты сидишь?» «Это, — говорит, — некий дьявол, истязающий нас несказанною мукой». «Может ли кто-нибудь вам помочь?» «Может, — говорит, — если вы велите во всех конгрегациях, что вам подвластны, молиться за нас, и пресвитерам — совершать мессы, и клирикам — воспевать псалмы».