Забавы высших сил

– Она почти ничего мне о себе не рассказывала, – ожил наконец смертельно больной. – Только говорила, что сын работает менеджером на мебельной фабрике. Я, представьте себе, даже фотографии его не видел никогда. Да и не спрашивал, в общем-то. А зачем? Ну, живем вот так с ней, встречаемся у меня тайно, ну и ладно. Я потом привык, и мне это уже казалось нормой. И как-то раз она мне рассказала, что взяла на свое имя кредит. Для подруги какой-то своей. И теперь эта подруга скрылась, а ей выплачивать придется. А потому, мол, надо еще работу брать, и мы уже реже будем видеться. Я сразу подумал машину продать. Она у меня хоть и старая, но рабочая лошадка. Но покупателей так и не нашлось. Кому сейчас «Москвич» нужен? Всем ведь иномарки в кредит подавай. Один, правда, предложил за него двадцать тысяч. Я не согласился. Это погоды не сделает, а машина все-таки может пригодиться. Мы ведь с Настей на ней и в лес, и на речку иногда ездили. И вот эта мысль помочь ей во что бы то ни стало меня так и не оставила. Я долго думал, как найти деньги. Хотел и сам опять работать пойти, только вот мне стало хуже со здоровьем. Пошел на осмотр, а у меня метастазы во втором легком обнаружили. Вот и все. Человек предполагает, а бог, в которого я не верю, располагает. А может быть, он все-таки есть? Да нет его! Нет! Иначе не допустил бы он такого! – вдруг с надрывом закричал Александр Степанович и сразу зашелся в сухом кашле.

Его тшедушное тело стало содрогаться так, что казалось, сейчас разлетится на мелкие косточки. Мне даже стало страшно. Я вскочила с места и взяла кислородную подушку. Открыв небольшой краник на шланге, я постаралась приложить маску к носу больного. Но его так трясло, что это было невозможно сделать. Но тут он сам схватил ее своей «куриной лапкой» и прижал к лицу. Часто дыша и кашляя, он старался втянуть ртом идущий из нее спасительный воздух. А я понимала, что, если он сейчас надышится кислорода больше, чем следует, у него начнется бред. И я так и не получу ответа на свой вопрос еще пару-тройку часов. Но, к счастью, через минуту Александру Степановичу стало легче дышать. Он перестал кашлять и отодвинул от себя маску. Я перекрыла краник и убрала подушку на место.

– Вы умеете делать уколы? – едва проговорил он. – У меня начинаются боли.

– Да. Умею. А что надо вколоть? – склонилась я над ним, пытаясь разобрать слова в его свистящем шепоте.

– Там. Трамал. Всю ампулу, – делая долгие паузы между словами, сказал он, морщась, видимо, от приступа боли.

Среди кучи лекарств я нашла нужное. Быстренько разломила ампулу, затем разорвала пакетик с одноразовым шприцем, приладила иголку, набрала пять кубиков наркотика и, как заправская медсестра, всадила ему укол в плечо, задрав предварительно рукав полосатой пижамы. В этот момент я боялась только одного, что игла сломается о его кость, поскольку мышц на руке практически не было. Но все, к счастью, прошло удачно, и через несколько минут Александр Степанович снова ожил. У него даже дыхание стало ровнее и не таким шумным. Только вот я сильно засомневалась в том, что он после кислорода и наркотика будет адекватен. А потому, когда я услышала продолжение его рассказа, так и решила: у больного начался бред. Но это только вначале. Но не будем забегать вперед. Все по порядку.

– Нет. Конечно, бога нет. Есть только дьявол. Это он нам подсовывает такие истории. И с ними ты потом должен остаться навсегда. Да. Вот и я останусь с этим. Благо недолго. У меня уже нет сил выносить такие страдания. Нет, не физические. Моральные. Я не знаю, что мне делать. Каждый день я вижу Настю и не смею смотреть ей в глаза. Это невыносимо. Помогите мне, Татьяна! – взмолился он, прижимая ко лбу костлявую руку.

– А в чем дело? Вы простите, но я никак не могу вас понять, – схватилась и я за свой лоб.

– Сейчас. Сейчас я все расскажу. Вы только не перебивайте. И не торопите меня, а то я собьюсь.

– Ну, хорошо. Продолжайте. Я не тороплю, – пообещала я, украдкой поглядывая на часы. Скорее бы пришла Костромская. Она наверняка знает, как с ним себя вести в такие моменты. Я же тут полный дилетант, а вовсе не психиатр. А те знания, что я получила на курсах психологии, здесь абсолютно не нужны.

– Так вот, мне стало хуже. Я пошел к врачу в надежде, что мне чем-то помогут. Я ведь хотел на работу выйти. Но тут – приговор. Лучше уже не будет. Будет только хуже, и через три, максимум четыре месяца я умру. Да. Теперь, если ты хочешь, об этом говорят открыто. А я хотел. Я хотел точно знать, сколько мне осталось и как я смогу помочь Насте. Я, конечно, понимал, что могу переписать на нее наследство. Но мне уж очень хотелось сделать для нее что-то и при жизни. Хотелось, чтобы она поблагодарила меня. Это эгоизм, себялюбие, я понимаю. Но вот так уж мы, мужчины, устроены. И надо же было мне пожаловаться Антону Борисовичу! Вот взять и рассказать именно ему!

– Погодите, – не выдержала я. – Это не Осипенко ли случайно? Заведующему онкологическим отделением первой градской больницы?!