Забавы жестоких богов

Ника опустила глаза, вздохнула:

— Мне тогда было тринадцать лет. Меня долго трясло потом от вида черной формы. Я ненавидела «драконов», детей из семей офицеров Патруля, делала им гадости, травила, как могла сама, и натравливала сверстников. Как будто можно было этим что-то исправить…

Юра, его бывший второй зам, очень помог тогда нам с мамой. Двум одиноким женщинам трудно было без мужского внимания и заботы. Когда я окончила школу, мы уехали на Гелиос, где у мамы был дом и куча родственников.

Ника замолчала. Джек встал, ожидая, что будет дальше. Девушка подошла к нему, обняла, уткнулась лицом в грудь.

— Все давно отболело, мой герой. Есть только ты и я…

Эндфилд погладил ее по волосам, Ника потерлась носом о ткань его комбинезона, подняла голову.

— Давай доедим, что нам оставил Малыш, и будем собираться.

Капитан помнил этот случай. Тогда по всем Базам Черного Патруля зачитывали приказ, в котором грозили суровыми карами уличенным «в диком и бессмысленном уничтожении товарищей по оружию из других родов войск», вплоть до военного трибунала и списания. Эндфилд сидел рядом с девушкой, ощущая тепло и упругость ее тела, и размышлял о странности жизни, которая свела его с дочерью убитого эсбэшного генерала.

Раньше Джеку не приходило в голову, что у синемундирников, которых он раньше воспринимал как абстрактные функциональные единицы: «генерал», «комиссар», «инспектор», «начальник», «сотрудник», «следователь» и прочее, в скорбном списке штатного расписания командно-репрессивного аппарата, именуемого Службой Безопасности, могут быть нежные, ласковые, молодые дочери, вызывающие желание красотой тела и глубиной сильной натуры.

Ника вдруг подтолкнула Эндфилда, порывисто поднялась, стряхнула с ног ботинки, дернула «молнию», с треском стянула комбинезон.

— Не спи, мой герой, — и, бросив Джеку свою одежду, с хохотом помчалась к воде.

Капитан выскочил из своей амуниции, побежал вдогонку за гибкой, легконогой девушкой, затянутой в сильно открытый черный купальник.

Ника бежала по мелководью, а за ней огромными скачками, вздымая тучи брызг, несся Джек, настигая свое золотоволосое, хохочущее счастье. Девушка, спасаясь от него, кинулась от берега на глубину, потом нырнула, только мелькнули ее стройные, сильные ноги, оставив Джеку каскад брызг.

Джек ринулся за ней и долго преследовал, рассекая воду сильными гребками, пока девушка не устала плавать и не вернулась на мелководье.

Оставаясь по пояс в воде, Ника дала Эндфилду последний бой, брызгаясь, обзывая «неуклюжим тюленем» и «бармаглотом космическим». Он прорвался сквозь завесу водяных капель, сильно, почти грубо прижал девушку к себе. Пользуясь правом победителя, поцеловал в губы крепко и долго. Ника почти перестала сопротивляться, лишь, когда он перекинул ее через плечо, бесцеремонно держа за попу и ноги, вяло колотила Джека по спине. Смех ее стал смущенным, голос низким и глубоким. Эндфилд вынес девушку на берег, распластал на границе воды, прижал Никины руки над головой к мокрому песку и навис над ней всем телом. Девушка перестала вырываться и обзывать его медведем. Она смотрела на Джека внимательным, глубоким взглядом, тяжело дыша.

— Попалась, русалка, — голос подвел его, став от волнения ломающимся, мальчишеским.

Джек придавил ее всем телом, отчего у девушки вырвался сладкий полувздох-полустон. Эндфилд вдруг резко отпустил ее и улегся рядом на живот. Ника снова вздохнула, но на этот раз во вздохе явно слышалось разочарование.

— Джек, ты не только грубиян, медведь, но еще и сексуальный маньяк, насильник, — произнесла девушка со смехом, в котором таяли остатки возбуждения. — Что за манеры, гадкий мальчишка?

Они лежали, пока не остыли их разгоряченные тела. Потом Ника сушила волосы, а Джек лежал и смотрел в небо, в котором стали появляться белые облака. Девушка сидела рядом и просыпала тонкой струйкой песок. Она еле слышно что-то не то напевала, не то говорила:

Это чувство сладчайшим недугом
Наши души терзало и жгло.
Оттого тебя чувствовать другом
Мне порою до слез тяжело.

— Это еще откуда? — удивился Джек, скорее прочитав по губам, нежели услышав.

— Доисторические стихи. Древние были более откровенны в выражении своих чувств. Пойдем, погода начинает портиться.

В обнимку они дошли до костра. Эндфилд собрал посуду, скатерть, одеяла. Девушка была задумчива, прятала глаза, отмалчивалась. Когда они шли к машине, Ника сама прижалась к Джеку, так что ему ничего не оставалось, как обнять девушку за талию. Ее тело говорило лучше всяких слов.

Когда они прилетели, Эндфилд проводил ее до входа в дом, поставил сумку у ног девушки.

— Разве ты не зайдешь? — спросила она, стоя в проеме открытой двери.

— Нет. Разве я тебе не надоел за утро?

— Ты мне никогда не надоешь, Джек.

— Мне надо побыть одному, тебе, наверное, тоже. — Он легонько дотронулся до ее губ своими.

Ника стояла и смотрела, как он идет к гравилету. Лицо девушки было обиженным и печальным.