Забег на невидимые дистанции. Том 2

Вместо того чтобы делиться полезным опытом, улучшая жизни друг друга, люди выбирают болтать о пустяках, избегая важных и трудных тем, и не потому что они глупые, а потому что пустяки конкретны, понятны и просты в разговоре, в то время как важное всегда неоднозначно и эфемерно, его трудно поймать и облачить не то чтобы в слово, а даже в мысль: только заговорил, и уже запутался.

Чем дольше я живу, тем меньше разбираюсь, что правильно, а что нет. Потому что на самом деле нет никаких констант и ориентиров, которые нам навязывают в детстве, словно прививку от реальности. Взрослея, понимаешь: они искусственны. Как кирпич по сравнению с глиной. И дальше модель поведения определяешь сам, плавая в океане относительности, где нет ничего точного и конкретного. Нет и никогда не было.

Мир – скопление субъективных восприятий, время от времени выдаваемых за объективные истины в зависимости от чьей-то выгоды. Это же совсем черная безнадега. Как же о таком говорить, а главное, с кем?

Я хотел бы обсудить с ней это, как и многое другое, но она меня не вспоминала. Ни сразу, ни на следующий день в ее глазах не мелькнуло узнавания, зато бенгальскими огнями искрилось желание мне отомстить. В то время как сам я видел перед собой сестру, похищенную много лет назад, но живую и здоровую. И не мог отделаться от пьянящей эйфории: я почти у цели, к которой так упрямо шел и так долго готовился.

Она глядела мне в лицо, в самое нутро глаз, должных быть родными и нестираемыми из памяти, и не узнавала. Неужели этого можно добиться каким-то гипнозом, внушением? Чтобы сестра не узнала родного брата, пусть и через столько лет. Гнев туманил ей рассудок? Гнев, образовавшийся там, где надломили и разорвали ее фальшивую жизнь, в которую она все эти годы верила, как в настоящую. Неужели я мог допустить ошибку? Или я был ей слишком плохим братом, которого она легко вычеркнула из памяти?

Видя ее практически каждый день, я ошибочно полагал, будто моя привычка к ней обязана быть взаимной. Я так сильно изменился за эти годы, пока следил за ней и проникался ее мировоззрением, что сам себя не узнаю.

…Она могла долго ходить вдоль решетки туда-сюда, как пантера в зоопарке, раздраженная присутствием людей, которых не может разорвать, и молчала, игнорируя попытки наладить контакт с моей стороны. Недостаток свободы и информации влиял на нее губительно. Невзлюбив свое положение, Нона тем не менее ни разу не попросила выпустить ее, отлично понимая, как это бесполезно. Ни разу не задвинула штору, которую я специально повесил для ее комфорта (нелепо, когда похитивший тебя человек старается соблюдать личные границы). Ни разу от меня не отгородилась, стараясь держать в поле зрения. Следила.

В целом Нона осваивалась, несмотря на негативные эмоции. Постоянно злиться не получалось, физиологические потребности брали свое: в туалет стала ходить с книгой, отчего чтение пошло быстрее; сообщила о необходимости освежителя воздуха, жидкого мыла и большого полотенца, попросила купить ей тетрис и скакалку.

Я не знал, что больше меня поражает: экстравагантный список ее запросов или то, что девушка с равным интересом читает книги по физике и играет в простые головоломки, чередуя одно с другим. Как в ней могут уживаться такие разные грани? Беспечная и эрудированная, легкомысленная и серьезная. В этом контрасте была вся она, понимающая слишком многое, чтобы суетиться. Сестра, которую я никогда не знал так хорошо, как сейчас, после десяти лет слежки.

Чертовски эрудированная во многих областях, она вела себя скромнее и проще преимущественно глупых сверстников. Это вызывало гордость. Я хорошо понимал тех, кто ошивался вокруг нее все эти годы, и был счастлив видеть ее и говорить с ней, пусть даже она злилась и избила бы меня, если бы не решетка.

Наверное, я это заслужил, но мои грехи больше не имели значения. Я находился в точке, к которой стремился миллионы мучительных секунд. Я вернул себе сестру, и оставалось всего несколько дней, прежде чем я верну ее в нашу семью.

Время было не на моей стороне, оно убегало сквозь пальцы, и требовалось как-то ускориться, чтобы к Хеллоуину Нона назвала меня братом. Я должен был снова вмешаться в естественный процесс, потому что упустить еще и эту осень не имел права.

Придумать дельного плана не вышло.

Больной парниша уезжал только на ночь, редко оставляя ее одну. Видимо, решил, что количество вместе проведенного времени перерастет в качество, и она его вспомнит. Поэтому исследование отведенного ей помещения пока не увенчалось успехом.

Решетка была приварена крепко; в гневе удалось немного ее помять, но повторять такое бессмысленно, руки и ноги слишком пострадали, раны еще не зажили. Ключи только у него, а внутрь он не заходит, да и непохоже, что можно его как-то заманить. Стены бетонные – почти везде, кроме участка прямо за унитазом. Нина простукивала его, как отец учил, и пробовала проломить ногами, а книгами, которые носила с собой и складывала в стопочку, маскировала медленно растущую трещину.