Забег на невидимые дистанции. Том 2

– Никто не требует от воды перестать испаряться, а от огня – прекратить гореть. С насилием то же самое, как бы ни хотелось обратного. Все это понимают, потому и обвиняют жертв за провокации или неосторожность. Зло нельзя искоренить, это результат свободы воли. А люди мрази за редким исключением. Не думаешь же ты, будто однажды кто-то возьмет и выключит все зло в мире? Не будет такого.

– Сколько ни пытайся идти против обычного порядка вещей, хитрить и обманывать, а жизнь все равно свое возьмет. Тебе ее не надурить.

– Я уже это сделал.

На этом он поднялся, внезапно такой спокойный, такой выговорившийся, переставил пакет с едой к решетке и вышел из помещения, оставив Нину обескураженной. Даже сейчас, в буре отрицательных эмоций, он позаботился о ней, не выходя из роли брата, любящего, несмотря на ссоры. А может, он искренне верит в эту роль.

Дорожки воды сами собой скатывались по щекам, но на этот раз это были слезы сострадания. Пока парень исступленно кричал о том, что пережил, приоткрыв истинную натуру, на мгновение Нина увидела, каким он мог стать, если бы не разрушенная жизнь. Потенциальное совершенство сработало двадцать пятым кадром, вспышкой мелькнув перед глазами, но и этого хватило, чтобы наилучшая версия Флинна, так и не случившаяся с ним в этой реальности, шевельнула слой сочувствия под коркой обиды и отвращения.

Наверное, так и начинается стокгольмский синдром.

Судя по местоимениям, Йен воспринимает ее то как сестру, то как постороннюю, которая виновна в том, что не вытянула несчастливый билет. Его восприятие раздваивается, как, наверное, и сам он, а это вдвойне опасно.

Какая, в сущности, разница, кто будет на этом месте? Настоящая Нона или чужая девушка, принятая за нее? Или некто, якобы виновный в ее похищении? Флинн все равно окажется в выигрыше. Лишь бы пустоту кто-нибудь занял. Лишь бы взвалил на себя эту роль, ведь сам он отказался смириться с новой реальностью, где место сестры опустело. Он, как сама вселенная, стремился заполнить вакуум. Кем угодно, кто придется впору. Жизнь за жизнь. И не важно, кем конкретно залепить прореху в незыблемой стене мирового равновесия.

А самое жуткое: в глубине рассудка он знает, что неправ, оттого и действует с таким упрямством. Только неясно, чего в его действиях больше: стремления восстановить справедливость, получить индульгенцию или желания хоть кому-то отомстить за ее утрату?

«Пункт назначения» [37] какой-то. Избежал угрозы ранее – обязательно настигнет позже. До чего же в мире все относительно. Даже безопасность.

Он не выпустит ее отсюда.

Нине оставалось идейное сопротивление. Она докажет, что, к сожалению, не является его сестрой, заставит отпустить по-хорошему, предложит помощь. Нужно победить его убеждения, переспорить их, хотя ввязываться в полемику с безумцем опасно… но разве Дженовезе когда-нибудь боялась опасностей? Нужно хотя бы попытаться. Ведь она никуда не спешит, а он во многом рассуждает здраво. Неужели до него совсем не достучаться?

Больше всего силы воли нам требуется для того, чтобы взять на себя ответственность за свою жизнь. Смириться с тем, что каждый твой поступок, выбор, слово и даже мысль неизбежно оставляют след, влияя на дальнейшую жизнь как гребаный эффект бабочки, и перестать обвинять других. Перестать искать виноватых в том, каким ты стал и где оказался. Потому что люди живут в социуме. Все влияют друг на друга. Но куда сильнее то влияние, которое мы сами оказываем на путь, которым следуем.

Бедолага, с которым однажды случилось жуткое, годами боролся с реальностью, не желая признать, что виноват в трагедии (я отвлекся всего на пару минут, а ее нет…). Неудивительно, что он рехнулся на навязчивой идее искупить свою вину. Того, что он пережил, врагу не пожелаешь. Терять близких тяжело. А если это дети, чья судьба остается неизвестна… за тринадцать лет можно надумать каких угодно ужасов, и никто не гарантирует, что все не случилось именно так.

Оказывается, жалость так же удушлива, как и гнев.

– Лоуренс, помнишь стрельбу у водонапорной башни, когда перебили стаю бродячих собак?

– Значит, там все-таки твой ботинок валялся.

Отто кивнул, а Сет не понимал ни слова, что отражалось на его лице.

– Я был уверен, что это связано с вами. Рассказывай.

– Мы тусовались на пустыре. Крушили технику на драгметаллы, болтали. Было закатное время, и как раз в последних лучах Нина разглядела блеск в окошке башни.

– Но стекла там давно разбиты.

– Так она и сказала. Я бы сам не обратил внимания.

– Бинокль?