Забереги

Этот хромой, верткий, странный человек объявился в Избишине прошлым летом. На него никто и внимания поначалу не обратил — беженцы уже знали дорогу к каждой деревне; попылит на улице, может, у кого чего перекусит, может, у кого и заночует да и пойдет, куда ему судьбой суждено идти. Так оно вроде бы и было: сутки какие помаячил он на деревенской улице и запропал, и след его простыл, и самого его позабыли. Да только, как оказалось, напрасно. Хроменький этот мужичонка через неделю опять вышел на улицу, и тут уже без обиняков выяснилось: пропадал он, сердечный, все это время у Капы-Белихи, которая хоть и почернела немного за последние годы, но все оставалась белее других женщин. Он потянулся у ее калитки сыто и довольно, покурил и, сильно припадая на правую ногу, занялся удивительным делом: желоб стал сбивать, от колодца и до самого дома, и дальше, вдоль всего огорода. Два дня стучал, строгал и пилил, пока с высоких козел не спустил постепенно желоб вниз, под уклон. А потом притащил трехведерную бадью и нацепил вместо маленького куцего ведерка — посмеивались тут-то, га-га-га, кто ж такую бадью вытянет! Но он приволок от заброшенной кузни тяжеленную чугунную плиту и к деревянному противовесу приладил, как раз в меру оказалось, будто он плиту взвешивал. Трехведерная бадья сама вверх и вниз заходила, вода с уклона по желобу сама на Капин огород потекла, прямо река рукотворная, — а лето стояло жаркое, на огородах все изнывало. Видя такое диво, и бабы надумали нечто подобное сооружать, да не выходило, руки не те. Приблудный Капин мужик посмотрел, посмотрел, да, ни слова не говоря, и другим принялся желоба сколачивать, всем по ряду, без пропусков. Пробовали ему за то платить, но чем? Деньги цены не имели, а водки или хлеба настоящего не было. Семен Родимович — так он назвался — и тут беду разрешил: махнул рукой, мол, ничего не надо. Прямо святой человек, хоть и законный теперь Капин мужик. Но, видно, и Капе-Белихе что-то оставалось, раз она его тихой блажи не противилась. Хвасталась: не кто-нибудь, а механик! И верно, руки у ее примака были удивительные, все в них так и горело. По всей деревне зазвенели рукотворные ручьи, а Федора взяло сомнение: документы у Семена Родимовича потребовал. Документы тот, хоть и с некоторой обидой, показал. Федор мог быть спокоен: паспорт, белый билет, трудовая книжка, все чин чином. Наград вот только не было, да не всем же ходить с медалями. Говорил, оттяпало ногу еще чуть ли не дома, по дороге к фронту, а ни родных, ни знакомых, ни кола ни двора, — все там, у западной границы, и осталось. Гоняло его все эти годы по Руси широкой, пока вот сюда не пригнало, — история обычная, житейская. Федор за любопытство неурочное извинился. И Семен Родимович извинение принял, сказал, чего там, сейчас всех и вся проверяют; чем попусту расспрашивать, давайте, мол, лучше что-нибудь для колхоза сделаю. А что? За плуг его с калеченой ногой не поставишь, да и жалко мужика с такими руками ставить к делу, которое и ребятишки с грехом пополам ковыряют, были бы кони сытые. А они как раз были. Вот он, председатель, и попросил его водоводы к капустным, морковным и всяким другим овощным полям подвести. Семен Родимович согласился, только выторговал несколько дней, чтобы все это обмозговать: не приходилось ведь раньше такое мастерить, хоть и работал механиком. Федор похвалил его несуетливость и стал терпеливо ждать. Насосов или каких других машин, конечно, и в помине не было. Так, на сообразительность механика надеялся. И тот на третий день прикандыбал в контору: давайте, говорит, председатель, теперь на месте будем думать. В поле пойдемте.

Пошли и по дороге думать начали. Вернее, думал-то Семен Родимович, а он, председатель, только удивленно поддакивал да соображал, откуда и сколько ему помощников взять. На беду или на счастье, опять несколько беженцев подвалило: из Пермской земли пробирались они к своей Прибалтике. По-русски толком так и не выучились, а работали хорошо, ничего не скажешь: он пообещал их подкормить немного и харчей собрать на дорогу, как дело до конца доведут. Так вот и явилась у них на самом глубоком омуте речушки невиданная в этих краях водочерпальня, которую крутила клячонка, а уж вода, вытекая наверху из долбленых карманов огромного деревянного колеса, сама по желобам на поля растекалась.

До сих пор стоят эти чудны́е водоводы, и на будущее лето, случись в том надобность да почини немного, станут опять воду качать. Семена Родимовича он поминал не иначе как добрым словом.