Забереги

А самой уже ничего и не вспоминалось, неодолимая усталость валила в сон. Даже страшный далекий грохот доносился теперь словно бы из-под земли. Да и недолго гремело. Скоро все затихло на улице. Правда, какое-то время спустя здесь уже поднялась беготня, в коридоре затопали, забегали, закричали, что-то все таскали, таскали и перетаскать не могли. Постанывали и покрикивали за стеной. И Калина, слышно, покрикивал, как колхозный бригадир, но в конце концов и его голос стих. И Домна тоже затихла, забылась коротким, тяжелым сном, прижав, отгородив от всего мира холодную, покорную спину Кузьмы.

4

Кузьма Ряжин понимал: в его жизни произошло нечто из ряда вон выходящее. Он клялся себе, что терпеть не может баб, особенно слезных и ласковых, а вот же терпел, вот же жил бок о бок с бабой. Не помнил, и откуда взялась она, как пристала к нему. Прошлое заволакивала черная штора, такая же, как на окне; в прошлом, как подсвечивала ему память, ничего подобного не случалось. Жизнь — это он, да еще доктор Калина, да еще толстуха Дудочка, которая взяла привычку щекотать его; больше он ничего не знал и знать не хотел. А тут явилась вот эта, назвалась Домной и поселилась вместе с ним в комнате у доктора — Калина сам и поселил, Калина все и подстроил. Кузьма попробовал перехитрить его, на вторую ночь сбежал в общую палату, укрылся с головой одеялом, но Калина привел его обратно. Тогда Кузьма задумал перехитрить эту, Домну; он взял да и притворился спящим, пока она ставила самовар. Не любил он, когда его раздевали и укладывали в постель — сам любил укладываться, поэтому взял да и завалился спать. Домна вернулась с самоваром, долго смотрела на него — он подглядывал сквозь ресницы, он втайне наблюдал за ней. Ему надо обмануть эту незваную сожительницу — и он ее обманет. Он будет нарочно посапывать, а ты пей-ка чай одна, тетя!

И так все хорошо рассудил Кузьма, что начал и в самом деле засыпать. Но тут она и принялась его тормошить, говоря:

— Кузя, а Кузя, медаль-то где твоя?

Он испугался за медаль и подхватился:

— В самом-то деле, куда подевалась?

А она, баба вредная, хохочет, она знает, что он медалью своей дорожит. Что-то такое сильное связывало его с медалью, и хоть он не мог припомнить — что именно, а берег ее пуще глаза.

— Куда ты ее подевала, тетка? Положь на место!

— Да положу, положу, — покопалась она под его подушкой. — Смешной ты, Кузя. Неуж никак меня не вспомнишь?

— Надо мне тебя вспоминать, — схватил он медаль и прикрутил к нижней рубахе. — Ты, тетка, уходи. Я баб не люблю.

— Да любишь, Кузя, любишь, — ответила она с прежним смешком. — Откуда же тогда Юрка взялся, через пять месяцев после свадьбы! Откуда взялся Венька, пузан косолапый? А Санька откуда? Мужик мужиком, а за титьки дергает, прямо беда с ним.

— Титьки?.. Что еще за титьки?

— А вот то, а вот это, — навалилась она на него, принялась целовать.

И что-то такое, вопреки его желанию, начало проступать сквозь чуждые поцелуи. Только не вовремя какая-то собака принялась подлаивать, поскуливать возле кровати. Он хвать рукой — вроде бы ничего нет, скулеж прекратился. Но стоило поуспокоиться — собака загавкала, завыла еще громче. Он снова хлесть ее ладонью — в пустоту, опять в пустоту. А ведь было ясно: воет собака не зря, и на ней-то он и сосредоточил все внимание. Чего ж, собак он сейчас любил больше баб. Да вот собаки куда-то все запропали, а бабы — нет, надоедают день и ночь. Ах, если бы собаку, собаку ему!

— Тетка, — решился Кузьма попросить, — привела бы ты и в самом деле его.

— Кого, Кузя?

— Известно, Балабона.

Домна аж отшатнулась от него, смотрела, смотрела и убежала куда-то. Он думал — сейчас же и приведет собаку, а она привела Калину. Ну, он и доктору повторил:

— Балабона мне надо.

И Калина на него выставился, словно никогда не видывал, но, будучи все же мужиком, разрешил:

— А ведь и верно, надо.

Самое малое время спустя и Балабон явился. С этого и началась для Кузьмы новая жизнь. Когда ему Домна уж особенно досаждала, он гладил собаку и говорил:

— Где-то мы с тобой были? Куда-то мы с тобой ходили?..

А однажды гладил вот-так, гладил и вспомнил:

— В Весьегонск ходили, куда же еще. Из снегу-то Домну ты вытащил? Ты, Балабон?

— Верно, Кузя, верно, — поспешно поддакнула Домна.