Забери меня с собой

Она не отставала, а если честно, будь ее воля, вообще не пошла бы домой. Да и разве это дом? Дом – это особое место, где хорошо, куда хочется возвращаться, а эта квартира – вовсе не дом, хоть она и своя. Странно, в гарнизонах все квартиры были чужие, но в них было уютно, потому что там был папа. Он разговаривал с Катей, стихи читал – он очень любил стихи, знал их наизусть много-премного. Папа был особенный, и Катя никак не могла понять, за что мама любит Николая Петровича, ведь он на редкость неприятный человек, мерзавец, каких мало. Катя это поняла с первой минуты, потому что мерзость, как вонь из плохо вымытого унитаза, ничем не замаскируешь. Спрашивать у мамы, что она в нем нашла, Катя не осмелилась, а однажды случайно услышала разговор мамы с подружкой:

– Николай Петрович необыкновенный, он не пьет.

Да разве это достоинство? Лучше бы он пил, думала Катя, приближаясь к подъезду и ничего, кроме ледяной злости, не чувствуя. Вот сейчас мама накроет на стол, они сядут ужинать, включат телевизор, будут растягивать губы в улыбке, согласно кивать, пялиться в ящик, и никакой радости от ужина втроем не будет, потому что они чужие люди, волею случая оказавшиеся в одном помещении. Раньше в их семье был очаг, в который хотелось подбрасывать поленья доброты, любви, радости, а теперь очага этого не было, остался один лишь пепел. Кто в этом виноват? Как это исправить? Почему в семье не сложились нормальные отношения? Почему ко дню ее рождения Анна Ивановна не то что подарка не пришлет, но даже поздравительной открытки? Ответа на эти вопросы не было. И не будет.

Катя не заметила, как вошла в подъезд.

– Я почту посмотрю, на лифте не поеду, – сказала она и побежала на площадку между первым и вторым этажом.

– А я тоже пройдусь! – воскликнул Николай Петрович. – Катя, давай наперегонки!

Но он и не думал ее обгонять. Как только двери лифта за мамой захлопнулись, он схватил Катю за волосы, запрокинул ей голову и прошипел, брызгая в лицо слюной: