Заберите вашего сына (СИ)

В принципе, их было немного: такси или… такси. Стоять, ждать, потом в срочном порядке нестись на встречу в другой конец города из нашего спального района — не вариант. Тем более, пока доберусь, уже наступит глубокая ночь. Потому не теряя даром времени открыла Убер, притопывая на месте, дав себе зарок позвонить Ибрагиму из машины, дабы разузнать про этого «чеченца» и что там за странная такая компания подбирается. Нынче странные зеленые пошли, а может мне так «повезло».

Рязанов ответил с пятого раза, а после заявил мне, что все в порядке. Ребята там дельные, если назначили встречу, то бояться нечего. Кто такой чеченец не знал, но уверил, что будет за мной приглядывать. Каким образом только не уточнил, однако легче мне стало.

Во дворе привычно бегала ребятня, выгнанная на свежий воздух бдительными мамочками, дабы малышня не засиживалась у компьютеров с планшетами. В принципе, разница невелика. Они просто теперь бегали по улице с теми же планшетами вокруг горки, выискивая таинственных монстров по мигающим точкам на карте в игре. На лавках ворчали точно встрепенувшиеся воробьи бабушки. Парочка из них зыркнула на меня привычным презрительным взором, пробормотав что-то: «Гляди Манька, эта идет, из рыжих». Не удивлюсь, если на притчах всех соседей наша дружная маленькая семья, состоящая из трех одиноких женщин, уже была объявлена шабашем и занесена в список для сжигания инквизицией.

Пока мой взор скользит по отчищенным дворниками серым бордюрам, с которых давно стерлась белая краска, до пустых клумб, где летом обычно расцветают многолетние цветы — пытаюсь не думать о деле. Переключить голову сейчас — лучший вариант. Меньше нервничаешь, больше готов к внештатным ситуациям на месте. Потому немного задержалась, разглядывая пластиковые окна, цветы в горшках, проводящих суровую зиму за стеклом балкона в тепле (при ярком солнце) и слыша радостные крики детей вокруг, пытающихся у одной из лысых яблонь отыскать какого-то там виртуального зверька.

— Ай, рыжая, огонь прямо в глаза от волос твоих, — слышу рядом голос, выведший меня из задумчивости. Поднимаю взор, на меня черным пронзительным взглядом из-под пухового платка цыганка смотрит. Укутанная в шубу, она с интересом наблюдает за мной, будто я какой-то диковинный зверек. Протягивает темную, будто испачканную в угле руку с неровными ногтями, хватая мою ладонь раньше, чем успеваю отпрыгнуть и с интересом вглядывается в замысловатые линии на ладони.

— Ой-ой, — цокает языком, отчего невольно дергаюсь, едва по морщинистому лицу пробегает тень. — Венец безбрачия на тебе, милая. Проклятие семейное, на роду женском. Ай, такая красивая, такая молодая…

И говорит так, будто сейчас прямо тут от этого проклятия умру. Пожимаю плечами, негромко фыркая. Будто я без нее не в курсе, что в нашей семье мужчины товар штучный и, можно сказать, одноразовый. Хватает на один запал — единственная девочка, а после сдувает попутным ветром куда-то за пределы солнечной системы.

В смысле, растворяется в небытие.

— Не удивительно, — пытаюсь выдернуть руку. — Я рыжая, нам вообще по жизни не везет.

Ничего подобного, вцепилась точно комар к носу, взглядом буравит, прямо дурно становится. Снова пытаюсь выдрать пальцы, однако цыганка приближается, заглядывая мне в глаза, словно пытаясь в цвете радужки ответ на вопросы вселенной отыскать. Не знаю, что нашла. Но выдала совершенно нормальным тоном, нахмурив густые седые брови.

— Красавца вижу, — произносит, словно впрямь будущее мое читает. — Чернявый, молодой. Знаешь его, однако не видишь. Балабол, каких поискать, и дурень знатный, но ради тебя в омут бросится, от богатства несметного откажется, жизнь твою спасая. А ты бросишь мечты несбыточные, дабы единственной ему стать.

Так вдохновенно говорила, что у меня будто разум помутился. Слушаю, стоя возле подъезда, уши развесив на полную. Вокруг снует народ, бабушки подозрительно косятся, кто-то даже крестится. Все ни почем. В моих мечтах ослепительный брюнет свои злата бросает, спеша мне навстречу. А затем из состояния гипноза меня выводит хлопок по руке, и я озадаченно пялюсь на протянутую руку ладонью вверх.

— Чего? — непонимающе приподнимаю бровь, на что цыганка нетерпеливо на рюкзак мой кивает, деловым тоном отвечая:

— Все будет, если проклятие сниму родовое. Давай — тариф пятьсот рублей, но тебе сегодня скидка, потом пятьсот пятьдесят.

Рот сам собой открывает от такой беспечной наглости, сама же возмущенно ору:

— Чего? Это по-вашему скидка?! Пятьсот же изначально было!

Цыганка нетерпеливо топает ногой по примятому протоптанному снегу, чуть не поскальзываясь, негромко матерясь сквозь зубы.

— Будешь возражать, проклятие укоренится, а цена до шестисот пятидесяти вырастит, — пожимает округлыми плечами, чуть позвякивая браслетам на широком запястье, приглаживая юрку. Широкую юбку своего расшитого платья.

Цыкнув, лезу за кошельком, вспомнив, что у меня нет при себе налички и снова гляжу на гадалку, которая невозмутимо достает новенький Айфон последней модели, прочитав мой ответ на лице и говорит: