Забирая любовь (СИ)

Первым зайдя на конюшню, Семен Платов смёл с лавки крынку с молоком, дождался, когда приведут упиравшегося и ругавшегося отборным матом наказуемого, разорвал на его спине рубаху и велел парням положить Мефодия ничком.

Кто-то из сердобольных крепостных незаметно всунул конюху кусок толстой кожи, которую он быстро сжал зубами. Схватившись руками за лавку, Трегубов приготовился к очередной публичной экзекуции, в душе надеясь, что Ланской еще долго будет отсутствовать, и ему не придется лицезреть сию неприятную и душераздирающую процедуру.

========== Глава 8 ==========

Трегубов велел Антону отвести Наталью Дмитриевну в хоромы и дать успокоительного. Ни к чему благородной даме глядеть на кровавую расправу, еще, чего доброго, в обморок хлопнется. Проводив сына и супругу холодным взглядом, он незамедлительно отправился следом за всеми на конюшню.

- Николай Карпович, кормилец вы наш, Христом богом вас умоляю, смилуйтесь! – всхлипывала Трина, быстро следуя чуть поодаль от барина. - Погорячился Мефодий сдуру, молод еще! Меня накажите заместь него!

- Твой байстрюк, эта змея подколодная, что я пригрел на своей груди, в который раз дерзнул мне перечить и опозорить перед всей челядью! - зло цедил помещик, останавливаясь у широко открытых ворот конюшни, откуда ему было хорошо видно все место предстоящей экзекуции. – Слава богу, что их милостей здесь нет! Они бы на смех меня подняли, что я на эдакого наглеца управы найти не могу! Этот строптивец получит, что и обещано!

- Вы же его убьете! Двадцать пять плетей! – причитала женщина, бросаясь Николаю Карповичу в ноги. - Велите мне дать половину, умоляю! Это я заставила Дуню во всем сознаться!

- Дура ты, дура, - шипел Трегубов, упиваясь очередным унижением братовой девки, - поступил бы твой ублюдок как велено, не стал бы ерепениться и перед чернью меня срамить, женился бы по-тихому, а в качестве свадебного подарка получил бы от меня вольную. Да и тебе бы обломилось, будь ты посговорчивей, - добавил Николай Карпович, окатив Трину похотливым взглядом.

- Он сделает как велено, барин! Я смогу его убедить, богом клянусь! Он послушает! – заливалась слезами Трина, силясь оттянуть час расплаты, взывая к черной душе Трегубова, пытаясь там найти хоть каплю жалости, надеясь на чудо.

- Конечно, - кинул он Трине, - опосля порки вразуми своего ублюдка бестолкового, что к чему. Приступай! – крикнул помещик, отдав распоряжение приказчику Платову.

- Умоляю вас, барин, смилуйтесь! – завыла женщина, хватая Трегубова за начищенный сапог.

- Пошла прочь! – рявкнул, тот отталкивая ногой хрупкую Трину, как надоедливую вшивую псину.

Семен Платов достал из-за пояса треххвостую нагайку и занес ее над головой, нанося сжавшемуся телу Мефодия первый удар.

Кожа спины юноши была слегка огрубевшей и привыкшей к жестокому наказанию, так что первые два удара просто заставили его вздрогнуть и вспомнить, когда в последний раз он получал «на орехи».

«Давненько, вроде как при батьке еще было» - силился соображать Мефодий, пытаясь отвлечься от острой боли. Уставившись темными, как грозовое небо, глазами на молочную лужу под ногами да размокший ломоть хлеба, он словил себя на мысли, что остался без обеда. Ну что ж, видать, теперь и ужинать не придется.

Кругом стоял тихий ропот, сопровождаемый прерывистым ревом Трины. Надсадно вырывавшееся из груди дыхание Платова от вынужденного усердия звучало в унисон с размеренным свистом треххвостой нагайки.

С пятым ударом плети кожу Мефодия вспорола кровавая борозда. С десятым борозд было уже в пять раз больше. Девки, что вздрагивали да изредка косились на лежавшего под кнутом конюха, тихо заревели, пряча лица в подолах льняных передников.

Стыда в душе Мефодия давно уже не было. А вот жгучая боль, ненависть и жажда мщения, что поднимались из самого его нутра, шли от каждой клеточки и нервного окончания, собираясь и раскаленным свинцом распирая горло, требовали разжать зубы, выплюнуть толстый кусок кожи, широко раскрыть рот и, набрав воздуху в легкие, заорать что есть мочи, да так, чтоб все окружавшие его звуки померкли.

Не кричал и не молил о пощаде Мефодий ранее, и сейчас такого удовольствия мерзавцу Трегубову не доставит. К пятнадцатому удару его спина походила на кровавое месиво, глаза заволокло дымкой боли и они стали терять резкость, в ушах стоял неприятный звон, а сам конюх, с трудом цепляясь руками за углы лавки, еле держался на краю забытья.

Задыхающийся и взмыленный Платов, стряхнув с плети кровь, уже хотел было нанести следующий удар, как его остановил истошный крик одной из дворовых девок, стоявшей рядом.

- Перестаньте! О, боженьки! – истерически завопила Дуня Федосова, падая на покрытый сеном земляной пол конюшни. Ее ладони были плотно прижаты к низу живота, а сквозь сарафан в районе бедер обильно стала проступать алая кровь.

Семен Платов, окинув лихорадочным взором девку, что, кажись, младенчика нерожденного выкидывала, перевел взгляд на Трегубова, ожидая дальнейшего приказа хозяина.