— Поехали. Итак, общая обстановка: предстоит пуск завода и сразу же — массовая атака на международный рынок, запуск колоссальной рекламы, выброс на биржу акций новой компании — словом, шум на весь мир. Шансы на успех — девять к одному. Так?
— Насколько могу судить, соответствует.
— Он сам уверен в победе. Он ее хочет. И не просто ради честолюбия или любви к науке или бизнесу. Он — личность творческая. Так сказать, если надо вытаскивать из грязи машину, засевшую по дифер, он не станет толкать ее; он немного подумает и найдет — или на месте сделает из ничего — и трос, и лебедку — все, что нужно. И вытащит. Что касается его будущей — предполагаемой — деятельности во всех направлениях, то у него все было продумано до последнего. Мысленно он уже пришил последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата. Так?
— Судя по тому, что я узнал за эти дни, — так. Я, правда, раньше всей этой музыкой не очень-то интересовался: в Институте о Грузде почти не говорили, да и большая часть моего времени прошла не там, а здесь, в ПС. Но, насколько я улавливал — все обстояло именно так.
— Верно. Пошли дальше. И вдруг накануне решающих дней он все бросает и исчезает — туда, где, по его убеждению, найти его будет практически невозможно. Заметь: он не высказывает никаких сомнений, ничего не отменяет, не отказывается от борьбы; он просто исчезает. Почему?
— Хотел бы я знать.
— Не ты один. Но смотри. Все его планы и намерения во время подготовительной кампании не раз публиковались, пусть и не в открытой печати, туда попадали какие-то клочки, — обсуждались, критиковались, — словом, обсасывались со всех сторон. Кое-что он потом подправлял, но это были мелкие детали. Следовательно, чего он не мог ни увидеть, ни услышать — это доказательств того, что его программа ошибочна, что она не годится. Логично?
— Вроде бы да.
— Мало того. Ты же знаешь, должен знать: если он сходит с дистанции — поскольку все люди в Производном Мире смертны, — то первый кандидат в руководители проекта и президенты компании…
— Сысоев? Его зам по науке?
— Ну и аналитик из тебя… Сысоев — второй, а первый — это Зурилов, тот, что свалился с сердцем, когда узнал, что Груздь не просыпается. Да ты слыхал, наверное… Директор головного института, практически чуть ли не соавтор проекта…
— Ну черт с ним. Так что он?
— Я о том, что Зурилов, заняв место руководителя, станет проводить ту же самую программу Груздя — просто потому, что лучшей нет. Так что с его программой все в порядке. И не какие-то просчеты в ней заставили его сбежать.
— Принято. Что еще могло? Здоровье?
— Давай посмотрим. Допустим, ему показали, как через небольшое время он в страшных мучениях умирает от какой-нибудь особой пакости: ну там рак чего-нибудь, СПИД, есть и другие прелести… А болезнь эта возникает то ли вследствие перенапряжения, ненормальных усилий на новом посту, то ли в ситуации, которой ему на этой работе никак не избежать. То есть предлагается выбор: отказ от этой деятельности — или скорая и очень неприятная смерть. Может он в такой ситуации скрыться?
— Зачем? Достаточно просто получить заключение врачей — и уйти в сторонку, что называется, не теряя лица, вызывая всеобщее сочувствие и все такое.
— Сейчас-то он здоров еще — кто же даст ему такое заключение? Не может же он сказать: мне вот приснилось, что я… — и так далее. Вот тогда над ним начнут смеяться — и доживать свой век ему придется не во всеобщей любви и уважении, а в обстановке иронии — чтобы не сказать хуже. И доживать долго: отойдя от этих дел, он ведь и не заболеет!
— М-да, тут не сразу и ответишь. Ты сам веришь в такое?
— Откровенно говоря — не очень. Насколько я его знаю, он таких предсказателей послал бы о-очень далеко. Потому что естественный для него ход мысли был бы таким: я начну, запущу, раскручу, — а там, если петух и клюнет, будет кому перехватить и продолжить: самое трудное и важное всегда — первые обороты, первые результаты. Мотор чаще всего глохнет именно при трогании с места, а не на скорости.
— Ну а если, — сказал я, раздумывая, — это относилось не к нему, а к кому-то из его близких? К жене, детям…
— Угроза болезнью?
— Не обязательно. Угроза смертью, например. Ему могли показать, как это произойдет в действительности, — и он поверил… Ты не забывай, что те, кто очень хотел — и хочет — подставить ему ножку, чувствуют себя в Пространстве Сна не хуже нас с тобой и во сне могли показать ему все, что угодно.
— И все же — это не в его характере. Он не поддался бы. Он упрям и в себе уверен. Решил бы, что примет меры безопасности, — и продолжал бы делать дело.
— Хорошо, допустим. Тогда — что же могло заставить его вот так — скоропалительно, без предупреждений и объяснений — исчезнуть в Пространстве Сна?
— А черт его знает, — сказал Минаев хмуро. — Давай подумаем еще. Что-то ведь должно быть!